Любопытно, что когда эта выставка под эгидой Фонда культуры отправлялась в Лондон, Дудакова… не включили ни в число официальных сопровождающих, ни в число делегации коллекционеров. Это была вопиющая несправедливость, потому что Дудаков провёл огромную работу для осуществления этой выставки. Лобанов стерпеть это не мог, обратился к Мясникову, а в ответ услышал, что, мол, Дудакову не место в Лондоне.
– Я знал, – рассказывал князь, – что никто из номенклатуры Фонда не способен достойно представлять на выставке изобразительное искусство. Профессионализм Дудакова, чуткое понимание русской живописи, умение рассказать было вне конкуренции. Потому я уговорил Тедди Доу, директора «Де Бирс», который курировал эту выставку, пригласить Дудакова и искусствоведа А.Каминского с сыном-переводчиком, по частной инициативе «Де Бирс»… Как я и предполагал, Дудаков на открытии произнёс блестящую речь, а затем провёл руководство «Де Бирс» и званых гостей по выставочному залу в «Центре Барбикан», давая пояснения по главным экспонатам.
Примечательно, что сам Дудаков много позже вспоминал добрым словом Г.В.Мясникова. Более того, он назвал его «замечательным человеком». Почему? Потому что этот чиновник очень серьёзно отнёсся к коллекционерам и просто подсказал Дудакову организовать клуб.
Рассказывая о супруге тогдашнего президента Советского Союза, Дудаков, конечно, затронул весьма щекотливую тему компетентности советских чиновников. Редко кто из них действительно разбирался в живописи. Но если такое случалось, коллекционеры забывали все обиды. Так получилось, кстати, у самого Лобанова с директором Русского музея В.А.Пушкарёвым. С ним князь встретился впервые в 1964 году в Париже всё у того же торговца, И.Гурвича. К нему, бывая в Париже, всегда заглядывал Василий Алексеевич Пушкарёв – единственный директор советского музея, который за валюту покупал в Париже произведения русского искусства и возвращал их в Советский Союз.
– Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, – сказал И.С.Гурвич, представляя его.
Пушкарёв как-то удивился и очень сурово посмотрел на князя. Желая разрядить эту суровость, Никита Дмитриевич пошутил, улыбаясь, что вот, мол, не всех князей успели расстрелять, на что Пушкарёв без улыбки ответил: «Жаль!».
Вспоминая этот эпизод, Никита Дмитриевич замечает, что не стал держать обиду на этого человека большевистской закалки и всегда писал о Пушкарёве с уважением. Василий Алексеевич спас тысячи произведений и превратил Русский музей в один из ведущих художественных центров, возглавляя его с 1951 по 1977 год. Из Парижа ему удалось вернуть в Россию часть архива Александра Бенуа, купить картины Анненкова, получить работы Бакста, Сомова и Серебряковой. Собирая и пряча в «тайниках» музея полотна Малевича, Петрова-Водкина, Филонова и Шагала, и даже показывая запрещённые картины знатокам искусства, он рисковал многим. В конце концов, его уволили и на место директора посадили бывшего секретаря райкома партии. Поработав пару лет, она проворовалась, подменив акварели Филонова копиями. Её отправили в отставку.