Интересен рассказ Никиты Дмитриевича о… несостоявшемся портрете его жены, который должен был написать С.Дали:
– Я всегда считал Сальвадора Дали одним из трёх уникальных рисовальщиков нашего века наряду с Пикассо и Матиссом. Мы встречались с ним довольно часто в Нью-Йорке на парадных обедах у маркизы Куэвас, внучки Джона Д.Рокфеллера. Она очень благоволила к русским людям, как и её супруг маркиз Куэвас, содержавший после смерти Дягилева балетную труппу в Нью-Йорке, где работали многие русские танцовщики и администраторы. Это было где-то в начале 70-х годов. По протоколу моя жена Нина сидела вместе с Дали, а меня усадили рядом с его женой, Галой, чтобы мы могли разговаривать по-русски. Мне захотелось иметь рисунок Дали, и я ему сказал: «Я очень люблю бюст моей супруги Нины, у неё великолепная грудь конической формы. Предлагаю свой месячный заработок в банке взамен десяти минут вашей работы». Дали принял предложение и сказал, что с удовольствием нарисует портрет моей жены по пояс. Этот разговор произошёл во время кофе. А спустя тридцать минут, когда мы раскурили сигары «Гавана», вдруг летит на меня Гала и ругает по-русски: «Ты мошенник, надул Сальвадора! Разве ты не знаешь, что весь его талант – это первые десять минут. Потом он накладывает два часа масло. Но рисунок стоит две тысячи долларов, а картина – пятьдесят тысяч». Я, конечно, ответил, что мы уже договорились и что Сальвадор даже не спросил меня о размере моей месячной зарплаты. Потом ко мне подошёл сконфуженный Дали: «Извините, мне очень неудобно. У меня затруднения с женой. Пожалуйста, снимите с меня это обещание». Я, конечно, снял.
Находясь в среде художников, князь не редко и сам становился моделью. Его рисовали многие портретисты. Но об одном портрете стоит рассказать особо. В коллекции князя есть «Портрет собирателя Никиты Дмитриевича Лобанова-Ростовского» кисти Николая Александровича Бенуа. По словам Бенуа «личность самого собирателя, надо сказать, очень пленительная. Потому что он из тех людей, которые создают культуру. Ведь культура основана на этих людях, а не на той шантрапе, которая много болтает и восхваляет всякие шарлатанские проявления нашего времени.
А вот человек серьёзный и с громадной любовью относится к русскому искусству. Но и при этом он – князь. И с другой стороны – собиратель русской театральной живописи, и это прежде всего указывает на то, что театральная живопись имеет свое самодовлеющее значение и большую ценность, что не все, особенно на Западе, понимают. Надо сказать, что я с известным намерением вложил ему в руку эскиз Калмакова, потому что в этом есть какая-то ирония над современным обществом. Вот такой мастерски нарисованный рисунок Николая Калмакова, изображающий именно чёртика, какого-то демона в руках Лобанова. Вот это основа его отношения к жизни, так сказать, немножко демонического порядка. Вот это то, что меня особенно вдохновило. Да и самая его улыбка, такая сдержанная. Вот все восхищаются улыбкой Джоконды. Почему? Потому что это улыбка и не улыбка. Вообще, искусство без улыбки, по-моему, нельзя трактовать. В искусстве нужно, чтобы всегда была какая-то улыбка. Чуть-чуть ироническая, чуть-чуть доброжелательная. Такая вот основа моего чтения; моя концепция в этом и заключается. Но при этом я хотел намекнуть, понятно, и на происхождение Никиты Дмитриевича – в окно виден ростовский собор. Это, по-моему, очень красиво. Что из каких-то пучин русской истории, которые действительно творили. Да с тем же, я бы сказал, идёт его род. Это же связывает его с Щукиным и Морозовыми, с Дягилевым, с людьми воодушевлением и преданностью искусству. В этом лице есть какая-то тайна. Вот на фоне той тайны такое светлое, радостное чем-то как бы освещенное лицо…»