Через неделю по возвращении в школу, Кингсли решил, что Сорен издевается над ним. Той ночью в лесу было насилие, и ничего более. Не похоть, не любовь, а простое насилие. Это значило все для Кингсли и ничего для Сорена. По крайней мере, это то, что он говорил себе, или пытался говорить. Если бы он все еще был Стернсом, а не Сореном, Кингсли может быть поверил, что та ночь ничего не значила. Но сейчас он знал имя Сорена и он ощущал его силу. Поэтому он продолжал разгуливать с тяжелыми, как свинец яйцами, с болью в животе, с ноющим сердцем.
В ночь пятницы Кинг не мог заснуть. Физический дискомфорт тускнел перед душевными муками желания Сорена и ожидания Сорена и отсутствия любых знаков от Сорена.
В какой-то момент Кингсли задремал, ему снился дом и кровать в огне, и проснулся он только когда пламя начало лизать его ноги. Его глаза распахнулись, и он сел в постели, тяжело дыша. Поднеся руку ко лбу, он почувствовал, что пот пропитал его кожу. Он провел пальцами по своим длинным, влажным волосам.
Чашка холодной воды появилась у его губ и Кингсли с жадностью выпил ее. Подождите. Вода? Кингсли чуть не подавился, но его рот накрыла рука и заглушила кашель.
- Ты болен?
Кингсли больше почувствовал шепот, нежели услышал.
Он покачал головой, и рука медленно отодвинулась от его рта.
- Merci, - сказал он. - Не болен. Просто плохой сон.
Постель слегка прогнулась, глаза Кингсли быстро привыкли к темноте. Сорен сидел на краю кровати, держа теперь пустой стакан.
Кинг моргнул, не совсем уверенный, что он не спал. Сорен на его кровати посреди ночи. Он мечтал об этом. Грезы наяву, но все еще мечты.
Он никогда не видел Сорена так небрежно одетым раньше. Тот был в одних штанах и белой оксфордской рубашке с расстегнутым воротом. Ни галстука. Ни жилета. Ни пиджака. Ни даже обуви.
Без обуви? Кингсли посмотрел на босые ноги Сорена. Тишина. Он не надел обуви, поэтому он мог двигаться по коридорам в тишине. Хорошая мысль. Кингсли запомнит это.
- Что ты здесь делаешь? – спросил он на французском.
Если вдруг кто-то из мальчиков проснется и услышит их разговор, по крайней мере, он не поймет, о чем они говорят.
Сорен не ответил. Но никаких слов не нужно было, не при таком выражении его глаз. Уже несколько дней Кингсли жил на грани паники при одной мысли о еще одной ночи с Сореном – или еще хуже, что у него никогда не будет еще одной ночи с ним. Но теперь, когда Сорен сидел на его постели, готовый взять его, Кингсли совершенно успокоился. Его сердцебиение замедлилось, дыхание восстановилось.
Куда угодно… он бы последовал за Сореном куда угодно. И что угодно… он сделал бы что угодно, что попросил Сорен.