Сорен опустил сложенные руки и зажал их между коленями. Когда-то, это место было домом для Кингсли. Он любил сидеть у ног Сорена, между его коленей. В эрмитаже, после того, как они вымещали свою похоть и жестокость друг на друге, они превращались из чудовищ обратно в студентов. Сорен принимался за чтение и проверку работ, в то время как Кингсли прижимался спиной к голеням Сорена и работал над собственными уроками. Такая цивилизованность после такого насилия, однако ни один из них никогда не замечал странную иронию в этом. Это казалось им правильным тогда. Это могло бы казаться еще более правильным сейчас.
Кингсли соскользнул со своего сиденья и опустился на колени у ног Сорена. Стащив с себя пиджак и бросив его в сторону, он сбросил ботинки, носки, снял галстук и расстегнул воротник. Это было так давно, когда он позволял своей покорной стороне овладеть им, что он почти забыл, как стоять на коленях. Но когда он опустился в пол, эта способность вернулась к нему. Он почтительно опустил глаза в пол. Кинг ничего не сказал. Он ослабил свою по-военному прямую осанку и сдался на волю судьбе.
- Кингсли… - Сорен выдохнул его имя, и Кинг, уперся лбом в колено Сорена.
- Я знаю, вам это нужно, сэр, - прошептал Кингсли. - Отрицать себя опасно для вас. Мы оба знаем это.
- Я в порядке. – Голос Сорена прозвучал резко, но Кинг услышал брешь в его решимости. - Она уехала всего несколько дней назад.
- Даже когда она здесь, ты сдерживаешься с ней. Я видел. Ты беспокоишься о том, чтобы не сломать ее. Ты знаешь, я могу принять в десять раз больше боли, чем твоя Малышка. Ты же помнишь, да? Сколько я могу выдержать?
Кингсли замолчал и позволил тишине говорить за него. Боль, столько боли. То, что Сорен делал с ним, когда они были подростками… было чудом, что Кингсли дожил до восемнадцати лет. Даже в самые жаркие дни, когда другие мальчики снимали свою форму, чтобы поиграть в бейсбол на лужайке, Кинг оставался в одежде, скрывая синяки, рубцы, порезы, иногда даже ожоги. Он пил боль в те дни, пил как воду, упивался ею, как вином. За эти годы, его язык стал сухим от желания испить ее снова.
Элеонор Шрайбер… Кингсли взял сабмиссива Сорена и превратил ее в Нору Сатерлин, самую знаменитую Госпожу в мире. Но он создал ее не для мира. Он создал ее для себя. И после того, как он обучил ее, он стал ее первым клиентом. Он платил втридорога за сессии с ней, и она заработала каждый пенни. Но независимо от того, какой порочной и жестокой она была с ним, это никогда не шло в сравнение с болью, что причинял ему Сорен. Нора могла причинить боль его телу прекрасными способами. Но только Сорен мог разодрать в клочья его душу.