Он осознал, что за всю свою жизнь никогда не был так возбужден. Глядя в глаза Стернса, Кингсли заметил, что его зрачки были чрезмерно расширены. И совершенно бледная кожа Стернса слегка покраснела. Старания на футбольном поле не вызвали у пианиста и половины той реакции, в сравнении с той, что появилась от того, что он удерживал Кинга на постели.
- Ты играешь в очень опасную игру, Кингсли. - Понизил голос Стернс.
Когда он высказал прямую угрозу, каждый нерв в теле Кингсли напрягся.
Он молчал, как было приказано. Палец Стернса переместился и коснулся точки пульса на правом запястье Кингсли. Прикосновение было настолько удивительным, настолько неожиданно нежным, что Кинг застонал от удовольствия. Негромкий стон, едва слышный. Но Стернс ясно расслышал его; его глаза снова расширились.
- Ты не боишься меня. - Утверждение без вопросительной интонации, но все же Кингсли услышал под этими словами вопрос. - Почему?
- Нет ничего, что бы ты мог сделать со мной сейчас, чего я не хочу.
Стернс осмотрел Кингсли с головы до ног, будто понимая, что в данный момент перед ним лежит не человек, а инопланетянин.
- Что ты такое? - Стернс задал тот же вопрос, который задавал ему Кингсли, но у того ответ был гораздо проще.
- Я француз.
Стернс сделал глубокий, но судорожный вдох. Закрыв глаза, он вдавил Кингсли на один миллиметр глубже в матрас, прежде чем, наконец, отпустил его запястья.
Кинг заставил себя принять сидячее положение, пока Стернс шел к двери.
- Ты действительно убил мальчика в твоей бывшей школе? - крикнул он ему вслед, отчаянно пытаясь сделать что-нибудь, сказать что-нибудь, чтобы заставить его остаться.
- Да.
Стернс остановился на пороге.
- Что он сделал?
Кингсли зашагал к двери, но взгляд Стернса заставил его замереть на полпути.
- Он поцеловал меня.
Север
Настоящее
Кингсли не мог оторвать глаз от Сорена всю дорогу до аэропорта. После того, что они видели в доме Элизабет, после того, что они обсуждали, после того, что Кингсли видел в глазах Сорена, он не мог заставить себя смотреть никуда кроме как, на его ближайшего друга, на его дражайшего врага. Что за безумие происходит с ними? За тридцать лет, Кингсли видел ярость в глазах Сорена, похоть, потребность, голод, благочестие, даже случайные вспышки любви. Но никогда прежде, он не видел страх, настоящий страх. Тот, который он увидел в доме Элизабет, на пороге детской спальни давнего школьного товарища.
- Хватит пялиться на меня, Кингсли, - сказал Сорен, переводя взгляд от дороги за окном к лицу Кинга.
- Я пялюсь на тебя вот уже тридцать лет.Пора бы привыкнуть, mon ami.