— Здесь прописана только я и Миша — сын. Но вы и так это прекрасно знаете! Это из-за вас он не возвращается домой! — в голосе было столько отчаяния и боли, что я отступила на шаг к входной двери.
Попытавшись вернуть былую наглость и уверенность, сдвинула брови к переносице и поинтересовалась:
— В чем дело?
Женщина шмыгнула носом, но разом взяла себя в руки — подбоченилась и яростно прошептала:
— После вашей чертовой армии он остался работать по контракту в пограничных войсках — или как это там у вас называется. А потом, домой так и не вернулся. Исчез! — с этими словами она вдруг с немалой силой схватила меня за руку и вытолкала за дверь. — Ненавижу! — крикнула напоследок, а потом я услышала удаляющиеся всхлипы и причитания.
По дороге к гостинице меня била крупная дрожь. Непонятно — впечатлилась ли я слезами безутешной матери, воспоминаниями бесчинств ее сына, или же разочаровалась в том, что своими руками отомстить уже не смогу…
Третий трубку не брал, хотя я звонила почти непрерывно. В скором времени телефон вообще оказался выключенным — оператор бесстрастно говорила мне о недоступности абонента.
В номере, едва успела переступить порог, на меня накатило — да с такой силой, что я забилась в угол и закрыла голову руками.
— Смотри, как стонет, а? — засмеялся Второй и грубо схватил за волосы.
— Слышу-слышу, — вталкиваясь вовнутрь, пробубнил Первый, а потом достал член и, потеснив напарника, провел им по губам. — Давай-ка, не глупи, открывай рот. Ну, как, нравится? Шире рот открой, и голову запрокинь. Да, вот так, — бормотал он. — Да, да, вот так.
Второй, сплюнув на пальцы и сунув их между ног, где уже саднила и кровоточила рана, занял место Первого…
Приступ длился около пары минут, но мне показалось — вечность! Вот так — наяву, а не во сне, этого не случалось уже очень-очень давно. Я и забыла, как страшно переживать заново ужас, беспомощность и то самое ощущение подчинения — когда готова умереть, только бы всё прекратилось.
Колкие слезы текли по щекам, а я размазывала их и не могла взять себя в руки. В душе разгорелась такая ненависть, такой силы злоба, что ногти впились в ладони до кровавых лунок. Вскочив, я заорала, что было сил, и скинула на пол подвернувшийся под руку торшер, швырнула сумку в противоположный угол комнаты. Я орала и крушила всё, что могла достать, опомнившись лишь тогда, когда в двери настойчиво постучал администратор.
— В чем дело? — поинтересовался извне женский голос.
— Все в порядке, — прохрипела я и прислонила голову к двери, — весь ущерб оплачу.
За дверью потоптались, но через пару минут сопение стихло, и я поняла, что осталась одна.