Глаза парня сузились.
— Я сделал то, что я должен был сделать, чтобы защитить свою сестру.
— Твою сестру? — повторил Уэллс. Люди чаще нарушали законы населения на Уолдене, чем на Фениксе. Но Уэллс никогда не слышал, чтобы кто-нибудь, у кого есть брат или сестра, нарушал, не после Катаклизмы.
— Правильно. — Парень скрестил руки на груди и встретился глазами с глазами Уэллса со сложным взглядом. — Теперь я собираюсь спросить тебя еще раз, что ты действительно здесь делаешь?
Уэллс сделал шаг вперед. Он не обязан ни перед кем объясняться, не говоря уже об этом преступнике, который, вероятно, лгал о том, что у него есть сестра и кто знает, что еще. Но тогда вспышка движения привлекла его внимание. Кларк направлялась к огню с другой стороны поляны, где она присматривала за пострадавшими пассажирами.
Уэллс повернулся к высокому парню и вздохнул, его гнев ушел.
— Я здесь по той же причине, что и вы. — Его глаза метнулись к Кларк, которая был еще вне пределов слышимости. — Меня заключили за то, что я защищал кое-кого, о ком я забочусь.
Толпа замолчала. Уэллс повернулся спиной к ним и начал идти, не заботясь о том, что их глаза последовали за ним, когда он пробрался к Кларк.
На мгновение, ее вид поразил его мозг. Свет на поляне изменился, как только небо потемнело, заставляя вкрапления золота в ее глазах светиться. Она была еще более красивой на Земле, чем он когда либо видел ее.
Их глаза встретились, холодок прошелся по его спине. Меньше года назад, он был в состоянии сказать, о чем она сейчас думает, только взглянув на нее. Но сейчас ее выражение лица было непостижимо.
— Что ты здесь делаешь, Уэллс? — спросила она, ее голос был напряженным и усталым.
«У нее шок», — сказал себе Уэллс, заставляя себя поверить в плохо подходящее объяснение. — Я пришел за тобой, — тихо сказал он.
Ее лицо приняло выражение, пробившее все барьеры. Смесь горя, фрустрации и жалости, которая перенеслась из глаз Кларк прямо ему в грудь.
— Лучше бы ты не приходил. — Она вздохнула и протиснулась мимо него, шагая прочь, даже не взглянув.
Ее слова выбил воздух из него, и на мгновение, все, о чем мог думать Уэллс, было только то, чтобы вспомнить, как дышать. Затем он услышал хор шорохов от костра позади него, и повернулся, невольно став любопытным. Все указывали вверх на небо, которое превращалось в симфонию цвета.
Во-первых, оранжевые полосы превратились в синие, как гобой, который сливается с флейтой, превращая соло в дуэт. Эта гармония, построенная на нарастающих цветах в виде желтого, а затем розового присоединили свои голоса к хору. Небо потемнело, бросив массив цветов в еще более резкий контраст. Слово «закат» не могло содержать смысл красоты над ними, и в миллионный раз, после того как они приземлились, Уэллс понял, что слова, которые они учили, чтобы описать Землю бледнели по сравнению с реальными вещами.