Вдоволь насмотревшись на «решку», я берусь за фокусы, которым учил меня папа. Зажимаю монетку между пальцами, то выводя ее наружу, то снова пряча. «Важно, в чем ты хочешь уверить публику, — учит папа. — Но не менее важно, во что публика сама хочет поверить. Люди хотят, чтобы ты как по волшебству достала монету из уха. Будешь достаточно проворна и ловка, они поверят».
Не свожу с монетки глаз. «Решка» — и мама с папой не разведутся. «Решка» — и папа просто взял тайм-аут, а сарай — временная мера. Затаив дыхание, подкидываю...
Я смотрю, как Люси говорит по телефону, как ходит туда-сюда, рассматриваю веснушку на шее — смотрю, смотрю, смотрю. Может, в скейт-парке, перед моей стеной, я скажу ей правду? Или лучше показать ей стену с Бертом? Вроде как познакомить их.
А еще можно отвести ее в доки, где у меня нарисованы весы. Как те, что я видел у Вермеера, на картине «Женщина, занятая весами». Миссис Джей когда-то говорила мне, что те весы — мера чего-то важного, типа поступков или души. Мы с Бертом пошли на выставку Вермеера, и когда стояли у картины, я спросил: «Что нужно, чтоб душа не оказалась легкой?» «Про душу не знаю, но жить человек должен правильно. Если живешь неправильно, то и смысла нет».
Люси поглядывает на меня во время разговора, но, кроме восклицаний «О Боже», «не надо» и «нет», я ничего не слышу.
Лео, что ты ей рассказываешь? Я судорожно пытаюсь придумать, почему не сказал правду. Наконец она подходит и протягивает мне трубку.
— Все в порядке? — спрашиваю я.
— Отлично, — отвечает она улыбаясь.
Я перевожу дух. «Пронесло», — мелькает у меня в голове, пока я меняю дислокацию, чтоб поговорить с Лео по телефону. Его смех я слышу еще до того, как поднес трубку к уху.
— Вы что, свалились с холма? — веселится он. — Вот умора!
— Конечно, умора, — шепчу я. — Тьма хоть глаз выколи, а вызывать полицию, собираясь на грабеж, как-то не с руки. Если копы меня заметут, они могут решить, что Люси тоже как-то замешана.
Лео больше не хохочет.
— Точняк, полицейских вызывать не надо. Слушай, мы с Диланом скоро сваливаем за фургоном. Потом вернемся за девчонками, а к половине второго можем заехать в парк — к тому времени вы как раз закончите восхождение.
С шепота я перехожу на шелест:
— Нельзя раскатывать с ними в фургоне для побега!
— Может, не будем называть его «фургон для побега»? Мало ли что придет людям в голову.
— А как прикажешь его называть?
— Может, ограничимся просто «фургоном»?
— Сути дела это не меняет, как и того, что дело — дрянь. Девчонок могут увидеть. — Я оглядываюсь на Люси, которая сидит в пятне электрического света и подкидывает монетку. — Не втягивай ее.