— Ну, может, для следующей книжки в сарай перееду я, а папа будет жить в доме. А может, я уеду на пару месяцев. Ты теперь большая, справишься. Справишься?
― Н у да. — И вдруг я больше не могу сдерживать изводящие меня мысли: — Вы непонятные. Все непонятно. Вы женаты. Вы должны все время хотеть быть вместе.
Мама смеется:
— Мы воспитали очень консервативную дочку. Перегнули с «Гордостью и предубеждением».
— Ничего, — отвечает папа. — Еще не поздно перевести ее на Маргарет Этвуд.
— Очень смешно. До колик. Я вступаю в мир взрослых отношений. Лучше бы дали хороший совет.
— Отношения должны быть на пользу — вот все, что я могу посоветовать. Мне необходимо писать. Твоему папе тоже. — Мама пожимает плечами. — Ты же знаешь, как мы ругаемся, если не находим для этого времени. Но мы любим тебя. Это ты понимаешь, Люс?
— Это я понимаю. — Я много чего не понимаю, но это понимала всегда. — А остальное все равно непонятно.
— За семью Дервишей, — провозглашает мама, снова поднимая чашку кофе. — Замечательную и немножечко непонятную.
Видимо, здесь как с искусством. То, что я видела в маме с папой, больше говорило обо мне, чем о них. Я смотрю, как они болтают и смеются, — кто сказал, что их романтическая история закончилась? Да нет же. Просто она перебралась в сарай. От такого поворота меня разбирает смех.
— Может, разведете огонь в походной плитке и сделаете мне оладьи?
— Волшебно, — улыбается мама.
Снимаю браслет и отдаю папе:
— Пусть принесет удачу новому номеру. Хотя надо сказать, после сегодняшней ночи я сильно сомневаюсь в свойствах этого браслета.
Папа готовит оладьи. Мой мобильник начинает гудеть и вибрировать. Это Ал. «Тень здесь. Прямо сейчас». Представляю Эда за работой и надеюсь, что рисунок не будет похож на те, что мы видели в городе. Но даже если теперь, благодаря Бет, там есть надежда, маленький уголок стены все еще остается за мной. Уголок, на котором мне якобы важно, что он не умеет читать, что он без гроша, что у него нет работы. Не хочу, чтоб он рисовал меня такой.
Напяливаю шлем, хватаю велосипед.
— Я скоро вернусь.
— Где пожар, Люси Дервиш? — кричит папа.
Внутри. Огонь — это я. Огня во мне достаточно, не грех поделиться с Эдом. Я выезжаю в тот момент, когда темное небо светлеет и загорается алым. Я осталась должна Эду пару слов. Для тебя. Это важно для тебя.
Я мчусь по Роуз-драйв, где мусоровозы забирают мусорные баки, и в воздухе плывет запах жасмина от парфюмированных мешков. Одурманенные им дома грузно опираются на сплетенные кроны деревьев. Только бы успеть. Ну пожалуйста. Только бы мне успеть к Эду прежде, чем ночь официально кончится, прежде, чем появится уголок стены, где я его недооцениваю.