– Чего ты мне тут антимонии газводишь!
– Какие-такие антимонии – не ведаю, но в твоем сыскном успехе помощь тебе могу оказать наипервейшую…
– Это ты пго то, чтоб я тебя к себе в осведомители записал?
– Догадливый. А чо? Меня все знают, я всех знаю, где слушок, а где и истинная правда…
– А-а… – махнул рукой Гадаскин. – Гогбатого могила испгавит! Больше нагадишь, чем поможешь…
– Мне гадить не резон, начальник, – Филипп тяжело вздохнул, потер грудь. – Годы уже не те, опять же на каторге тюремным счастьем обожрался! Сам, што ли не зыришь, – бабу завел, двоих уж от меня нарожала, ростить надобно, а не на нарах париться. Эх-ма!
Цупко чуть слезу не пустил.
– По-человечьи, начальник, пожить охота! А ты нагрянул – колись, манатки собирай! А нешто не быват такова, штоб совпало – и нащет лошадей, и нащет коровенки? Нешто я детей родимых не пожалею! И винтовка опять же! А ты бы, начальник, поподробнее про Егоршу-то Бурдинского расспросил, евонной винтовки владельца!
– Ну? – насторожился Гадаскин.
Цупко заговорщецки оглянулся на дверь:
– Не в рядовых партизанах Егорша ходил… Вожаком! А ноне-то… Ноне во власти большой – депутат! О как! Цельного Народного собрания вашей, то есть нашей Дэвээрии! Чуешь?!
– Бугдинского Ггигогия винтогез? – выпучил глаза Гадаскин.
– А то! Трехлинеечка евонная! Героический красный партизан и большой нонешний государственный человек, – Цупко многозначительно закатил к потолку глаза, – оставил как память о героической борьбе за власть народну, но и, понятное дело, для баловства охотничьего. Чай, все мы люди-человеки не без слабости… Уразумел, начальник?
– Ево ствол али нет, это мне пговегить запгосто, – задумчиво произнес Гадаскин, пристально уставившись на Филиппа. – Но мужичок ты забавный, с хитгецой-гнильцой…
– А ты из хитрецы зернышко-то и добудь! Для общей, стало быть, пользительности… Но и опять же, начальник, вот сам рассуди. Ежели ба мне Григорий не верил, разве ж тако доверье оказал?
– Ну-ну… – рассеянно кивнул начугро, напряженно размышляя.
Потом с издевкой глянул на Цупко.
– Для общей пользительности, говогишь? Это че значит? Чтоб и тебе чегой-то перепало?
– А иначе-то как? – всплеснул руками Филя. – Соопча жа для дела постараимси…
– Но ты, кот масленый!.. – Гадаскин покачал головой. – Пгищучили мы тебя в лучшем виде, хоть щас в каталажку тащи! А он уже себе пгибыток выкгучивает! Ох, и хитгожопый же ты, Цупко!
«Да уж, – одновременно подумалось Гадаскину, – делу бы лишние глаза и уши не помешали бы! Вон, Колесниченко, на каждом совещании, в каждой почти бумаге давит – раскрываемость преступлений подавай ему! Да все выше, выше! А у иного ограбленного, ить, слова не выдавишь, боится! Вот те и найди, раскрой, отчитайся! Только и живем, ежели на месте поймали, да настучал нам человечек на доверии… А тут, кстати, на тракте… К тому же навряд ли этот хмырь крестьян грабанул. Не мог же он две подводы овса так быстро сбагрить! Наводка, видимо, ошибочная. И навряд ли врет про Бурдинского. Но тихо проверю, а то еще налетишь, как на белый пулемет!..»