Стрельцы никак не были похожи на военных людей, и их скорее можно было принять за приезжих из деревни и не нашедших где остановиться на ночь.
Но на снегу, на котором они сидели на корточках, высунув руки из-под тулупов и держа руки над огнем, лежали алебарды и мушкеты.
У них что-то кипятилось на костре в закопченном чугунном котелке, и один из них что-то резал кривым коротеньким ножом на разостланной на снегу рогоже.
Когда пламя костра разгоралось ярче, оно озаряло клубы дыма, поднимавшегося от костра, и играло на широких лезвиях алебард, на кольцах, которыми были окованы их древки, и на толстых и длинных стволах мушкетов. В дыму, поднимавшемся от костра, взлетали красные искры и тухли.
Слышался голос, что-то рассказывавший так, как рассказывают сказки: не очень громко и монотонно. Но нельзя было определить, кто рассказывал: стрельцы сидели кучкой близко один от другого и воротники их тулупов были подняты и скрывали совсем их лица.
Повествующий голос в этой кучке стеснившихся у костра людей раздавался глухо, будто за стеной.
Голос говорил:
— …И прямо так и сказал: «уходи вон»; сколько народу было, все слышали. Салтыков подошел, поди, первый.
— Отче патриарх, благослови.
— Благословил. А после того: глядь, кто за ним и, кто дальше. Человек их с десяток было. Увидал его.
— А ты, — говорит, — не скверни храма и пошел вон.
— Значит, правда, — сказал другой голос. — А! Что делается-то. И когда это видано… Значит, как же он теперь ихний закон принял?
— Чей ихний? — сказал прежний голос.
— Рымский.
После минутного молчания голос ответил:
— Какой рымский!.. Что они, прости, Господи, Ельзевулу молятся. Бывал я в Кремле: образки у всех, а у ротмистра на стене распятье.
Опять умолк голос.
— Ельзевул, — сказал другой голос, — это выходить… Так. Выходит, это…
— Диавол и выходит, — сказал прежний голос.
Послышался шорох, и сейчас новый голос произнес неуверенно и будто боясь обидеть этим рассказывавшего:
— А ты бы… ты бы как по-другому. Сказывают, не хорошо это. Не хорошо… Сказывают, он сейчас и тут.
— Поди, молитва есть? — раздался еще новый голос.
— От его?
— От его.
— Известно, есть. Молитва ото всего есть. Как же: «Да воскреснет Бог», — ответили сразу трое или четверо, и их голоса смешались и перепутались между собою.
Вдали завизжали полозья.
Стрельцы заговорили вперебивку:
— Еще кто-то.
— Опять…
— Пущать теперь, аль нет?..
— Сказано: в строгости быть, не пущать.
— А как не пущать, когда один салтыковский, а этот, может, еще чей…
— Что, как опять он?
— Городи еще.
В последнем голосе слышалась тревога.