У него выкатились истинные слезы умиления, когда Молчанов без лишних разговоров заявил ему, что и возок он у него возьмёт, и запорожцев на службу к себе примет.
Он поднял глаза к потолку и произнес мысленно, поднимая в то же время обеими руками полу поддевки:
— Слава тебе, Создателю!
И утер глаза полой поддевки.
И лицо у него было светлое и радостное, потому что в таком обороте дела видел опять знак особой Божией милости.
Молчанов попросил показать возок.
— Да нельзя, — сказал он, привалившись грудью к краю стола, вытянув шею как гусь, когда его поманят хлебом, и перестал мигать вдруг округлившимися глазами.
Молчанов смотрел вопросительно в его остановившиеся немигающие глаза.
— Ен там спит, — пояснил Азейка, — ихний…
— Кто?
— А, казак…
— Ну, вот — сказал Молчанов, подымаясь.
Азейка протянул к нему руки, выставив как напоказ обе ладони с широко растопыренными пальцами и воскликнул:
— Ни Боже мой!
И вдруг сдвинул брови, выпятил губы и затряс головой.
Потом он сказал:
— Враз.
И, сжав правую руку в кулак, сделал ею непонятный для Молчанова жест. Жест этот должен был изображать, как разбуженный запорожец при виде незнакомого человека, Господь его ведает, может, возьмет да пырнет чем-нибудь.
И, держа руку так, как-будто бы в ней был кинжал, и он занес ее для удара, Азейка придал лицу холодное и жестокое выражение и проговорил, сейчас же сменив выражение жестокости на своем маленьком морщинистом лице на выражение ужаса:
— Тут-же пришибёт.
— Ого! — воскликнул Молчанов с очень довольным видом и стал крутить усы, загибая их кверху.
— Ии, — сказал Азейка, — страсть! Такой народ, такой.
— И они все такие!
— Они-то?
Продолжая крутить усы, Молчанов утвердительно мотнул головой.
— Как все? — спросил Азейка, стараясь его понять, и не понимал. Он сдвинул брови, и на лбу у него собрались морщины.
— Все, говорю, такие, как этот — сейчас нож?
Азейка просветлел сразу, закивал головой и заговорил:
— Эге, эге!
— Из каких?
— Ась?
— Из каких они? Говоришь, казаки?
— Казаки.
— Чьи?
Азейка опять, как гусь вытянул шею, округлил глава и произнес:
— Сапегины, вот чьи.
Сказал он это для чего-то шепотом и, когда сказал, положил руки на край стола и склонил на бок голову.
И, сидя так, с склоненной к плечу головой, смотрел на Молчанова и улыбался приятной улыбкой, ни дать, ни взять, как торговец, расхваливающий покупателю особенно хороший, долженствующий поразить его воображение товар. И, уловив вдруг в лице Молчанова выражение недоумения, приложил к груди руку и воскликнул, поднимая брови:
— Что?.. Ей-Богу!
— Да, ведь Сапега… — начал было Молчанов, но Азейка его перебил: