Я невзначай инспектировал публику, выискивая вчерашнюю брюнетку, поразившую меня своим голосом, но ее не было в зале. Кто-то из устроителей вечера уже подошел к микрофону, зычно проверил его – и в это самое время в столовую быстро вошла группа из трех человек, среди которых находилась и моя брюнетка. На ней был черный комбинезон тонкой кожи, волосы были собраны на затылке в кокулю, и она имела вид баронессы, исполнявшей на карнавале роль женщины-вамп. Я привстал и приветствовал ее рукой, однако она не заметила моего жеста.
– Ого, – сказал с усмешкой Гена-друг. – Да ты, парень, время не теряешь. Только что-то она тебя в упор не видит.
– Ну все, сучки появились – кобели встали в стойку! – тихо проговорила жена Виталика. – Ладно Тима, а вы-то куда?
– Смотреть, что ль, нельзя? – огрызнулся Гена-друг. – Телка первоклассная, чего уж тут…
Я не слушал их, также как не обращал внимания на речи устроителей вечера – я разглядывал брюнетку и ее окружение. Были там упитанный, большеголовый, боксерского типа мужчина лет сорока пяти, который если и имел при себе расческу, то, возможно, для бровей или груди, одетый в парадный костюм с галстуком, платочком в верхнем кармашке, и девочка – подросток, милейшее существо из тех, которых детские врачи называют гиперактивными. Вероятно, это была его дочь, ну, а брюнетка, чей возраст оценивался мною в диапазоне между двадцатью тремя и тридцатью пятью годами, вполне могла оказаться ее мамашей, допустимо, что и не родной. Подобный вариант ничего хорошего мне не сулил, и я нехотя отвел глаза от благородного семейства, пытаясь теперь высмотреть утреннюю свою венгерку, которая взглядом уже в известной мере авансировала меня.
Мое смущение было замечено. Жены, хлебнувшие после сухого вина, выставленного организаторами, еще и нашей водочки (мы все сбросились по бутылке), принялись наперебой утешать меня, находя в моей несостоявшейся пассии всякого рода изъяны и награждая ее всевозможными пороками. Тем временем стали разносить и прикреплять номера для участия в конкурсе на звание «Мисс и Мистер» вечера. Я посмотрел на брюнетку и увидел, что номер ее был 127. Номера 128 и 129 были, соответственно, у ее предполагаемых дочери и мужа. Их я и начертал на двух листках, которые дала мне большая Надя. А ты перебьешься, подумал я, посмотрев на брюнетку. Жди, когда тебя выдвинут на «Грэмми».
Коктейль из общения с профессором Перчатниковым и Антипом-патриотом оказался слишком крепким для меня. Я не хотел задумываться над тем, что услышал в первую очередь от профессора, и глушил эти мысли сначала музыкой, а затем воспоминаниями. И еще я не хотел признаваться себе в том, что чего-то боюсь. Я чувствовал, что с каждым ударом сердца приближается неумолимо минута, когда я должен буду либо назвать себя ослом уже de facto, либо соприкоснуться с каким-то немыслимым миром, о существовании которого потом никому не расскажешь, не рискуя заработать репутацию сумасшедшего. И все же я допускал, что дело здесь не столько в них, моих любезных хозяевах, готовивших для меня невиданный аттракцион, сколько во мне самом, в моем тупом нежелании считаться с простыми истинами, одна из которых гласит: умерший уходит навсегда.