– Вы верите в Бога?
– Верю.
– Тогда такой вопрос у вас не должен был возникнуть, – сказал он строго. – А если возник, то, значит, появились какие-то сомнения в вашей вере.
– У меня не в вере сомнения – в людях, – объяснился с запалом я. – Иисус ведь и сам был воскрешен Отцом Небесным, но под силу ли та к о е людям?
– Это ересь, брат мой, – сказал, слегка улыбнувшись, отец Георгий. – Людям такое не дано.
– А наука? Нанотехнологии? Биоинженерия? Параллельные миры? – не унимался я.
– Я не могу рассуждать на тему того, чего не знаю, – сказал он. – Передавайте привет России. Я учился там когда-то. И молитесь, молитесь почаще. Да благословит вас Господь!
Уходя из храма, я ощущал на спине его взгляд, и готов был побиться об заклад, что этот взгляд был сочувственно – недоумевающим…
После посещения собора я как-то по-новому посмотрел на холст, точнее, на то, что там проявилось. Скорбящее выражения лица Агнешки, подмеченное немедленно Антипом, я полагал теперь единственно уместным. Собственно, это было материализовавшееся предчувствие скорой беды. Интересно, подумал я, если не останавливать себя, то куда можно придти в своих домыслах? Ведь, не видел я никакого скорбного выражения на лице Агнешки, но будучи художником (не маляром?), действительно его домыслил. Я упорно старался создать с в о ю Агнешку, и если я в этом преуспею, то будет ли она доводиться хотя бы сестрой той, настоящей? Этот вопрос примирял меня с Перчатниковым и Антипом. И даже с их московским гомиком, который, не став гением, влез со свиным рылом в калашный ряд.
Так как с работой на сегодня было покончено, то я вызвал Антипа с гитарой, и мы попытались поимпровизировать, то и дело сводя всю свою импровизацию к нескольким джазовым стандартам.
Словом, выходило сугубо по-русски: что бы мы ни собирали, в итоге получался автомат Калашникова…
С выпивкой же никаких проблем не наблюдалось. На розливе был Антип, и я не вмешивался в его рецептуру, хотя содовой предпочитал лед, а бармен из французского ополчения считал иначе.
Я долго не ложился спать в тот вечер, ощущая необычный прилив сил. Наверное, так я чувствовал себя тридцать лет назад, когда шел на свидание с Лидией…
* * *
…Приезд пана Гжегоша и его по-хозяйски бесцеремонное обращение с моей новой любовницей разбудили во мне ревнивца. Слушая очередную алалу Курдюжного, я почти ничего не понимал в ней, хотя комбат говорил на русском языке и достаточно грамотно. Просто я думал совсем о другом – о том, как в знакомой мне постели пана Гжегоша актерствует сейчас Лидия, возможно, представляя на месте хозяина меня. Это предположение сказало много о моей скромности, и я даже усмехнулся невесело, весьма удивив парторга, который говорил, кажется, о правах и свободах, дарованных нам Конституцией.