Еще одна женщина пробилась ко мне сквозь толпу.
— Эй, с дороги! Леди, пропустите меня к новенькой!
Она окинула меня острым взглядом серых прозрачных глаз и протянула мне руку.
— Мое имя Джейн Фокс, девочка. Я тут староста. Что же нам делать с тобой? Давай-ка посмотрим, как тебя пристроить здесь получше.
Я начала лепетать что-то в ответ, но она не слушала.
— Чего вы пристали к девчонке? Ей и без вас не сладко. Отойдите, отойдите — что вы все тут стали? — накинулась она на толпившихся вокруг женщин.
Те послушно отступили на пару шагов — было заметно, что Джейн Фокс здесь верховодит.
Она присела у моего матраса и стала разглядывать вещи.
— Ну, что тут у нас?.. Плед… Полотенца… Одеяла у тебя, конечно, нет… — деловито бормотала она себе под нос, а потом обернулась к толпе и крикнула: — Эй, у кого-нибудь есть лишнее одеяло? Кто хочет поменять одеяло на пару чистых свитеров и мыло? У новенькой есть мыло!
Теперь к моему матрасу сбежался весь дормиторий. Женщины возбужденно переговаривались, обсуждая ценность моих вещей.
Видя, что у меня не хватает смелости торговаться самой, Джейн Фокс без колебаний взяла дело в свои руки и проявила себя, как заправский аукционер. По ее требованию я наспех рассортировала вещи на те, с которыми готова была расстаться, и те, которые хотела бы оставить.
— Я готова отдать одеяло — но за два куска! — откликнулась одна женщина.
— Иди сюда, Элси! У новенькой только один кусок, но у нее есть много интересного! — подозвала ее Джейн Фокс.
— Ода, теперь все клопы с ее матраса и одеяла Элси прибегут к моим в гости! Отлично! — возмущенно вставила моя агрессивная соседка.
— Заткнись, Люси, будь добра! — зло и выразительно попросила Джейн Фокс. — Может, ты хочешь, чтобы ее вообще не было? Так скажи японцам!
Люси замолчала и с возмущенным видом бухнулась на свой матрас, что-то бормоча под нос.
Выторговав для меня теплое одеяло и еще кое-что необходимое для жизни в лагере, Джейн Фокс ободряюще улыбнулась.
— Ну, теперь-то ты ни за что не пропадешь. Я ведь говорила, деточка, что мы тебя пристроим.
Я помню, что в первую ночь в лагере долго не могла заснуть. Лагерные матрасы кишели клопами, и я беспрерывно ворочалась, пока одна из соседок не отчитала меня шепотом за то, что я мешаю ей спать. Лежать было ужасно неудобно. Мой матрас топорщился и бугрился, потому что злобная Люси потребовала, чтобы я подвернула его, так как его края влезали на ее территорию. Даже повернуться или поменять позу лишний раз было сложно без того, чтобы не потревожить соседок справа или слева.
Я размышляла о своем новом положении и думала о матери, сестрах и брате. В дни клубного благополучия я реже вспоминала о них, но когда жизнь вновь стала суровой, мои мысли опять возвратились к семье. Я лежала на грязном матрасе, укрываясь одеялом, обменянным на кусок мыла и одежду, и думала, что вполне смогу пережить и это испытание. У меня было тяжело на сердце, но все же не настолько тяжело, чтобы заплакать. Главное, говорила я себе, не забывать, что каждый новый день приближает меня к концу войны — к тому моменту, когда я вернусь в свою семью. И тогда не будет человека счастливей меня: пусть мать вечно ворчит и придирается, пусть сестры сколько угодно придумывают поводы для насмешек, а брат не замечает моего присутствия — я все равно буду счастлива просто потому, что они рядом.