Воклер встретил меня криком:
— Что же ты мешкаешь, Паскале? Занимай свое место в рядах, да поживее!
— Что случилось? — спросил я его, поспешно становясь в строй.
— Что случилось? А то, что король Франции — изменник.
И, обернувшись лицом к толпе, Воклер поднял саблю и крикнул:
— Слышите, король — изменник!
Затем, обращаясь к национальным гвардейцам, он добавил:
— Батальон марсельских федератов, идущий в Париж, сейчас прибудет в Авиньон. Мы пойдем навстречу этим добрым патриотам. Да здравствуют храбрые федераты! Да здравствует нация!
— Да здравствует нация! — в один голос ответили гвардейцы.
— Да здравствует нация! — подхватила толпа.
Выстроившись в правильные ряды, наш отряд по команде Воклера тронулся с места и зашагал навстречу марсельцам.
Мужчины, женщины, дети, юноши и старики толпой провожали нас. По меньшей мере десятитысячная толпа запрудила улицу. Наш отряд, возглавлявший шествие, вступил в узкие улички Вязальщиков и Колесную. Что тут творилось, трудно передать словами.
В воздухе переплетались звуки песен с криками: «Да здравствуют марсельцы!»
Оборачиваясь назад, я видел тысячи открытых ртов, взволнованных лиц, возбужденно горящих глаз.
Когда весь людской поток вылился, наконец, через Лимберские ворота, мы уже успели выстроиться в две шеренги на городском валу, чтобы с почетом встретить марсельский батальон.
Почти тотчас же послышались крики:
— Они идут! Они идут!
Вскоре на повороте дороги показались два человека в шляпах с красными султанами; это были майор Муассон и капитан Гарнье.
Завидев нас, они выхватили из ножен свои длинные изогнутые сабли, отсалютовали и, обернувшись лицом к следовавшему за ними батальону, крикнули:
— Да здравствует нация!
И в ответ им федераты грянули хором:
Вперед, вперед, сыны отчизны,
Для нас день славы наступил!
Против нас тиранов стая
С кровавым знаменем идет!
Мы сделали на-караул. Марсельские федераты прошли перед нашим строем, не переставая петь. Мы впервые услышали боевую песню марсельских батальонов, и слова ее потрясли нас до глубины души.
Какое волнующее зрелище представляли эти пятьсот человек! Все, как один, черные, опаленные солнцем; глаза у них сверкали, словно раскаленные уголья, из-под посеревших от дорожной пыли густых бровей. Одни в треуголках с красным плюмажем, другие в красных колпаках с трехцветными кокардами, но на всех зеленые мундиры на красной подкладке и с красными отворотами, такие же, как у меня. И у каждого к дулу ружья прикреплена ветка тополя или ивы для защиты от палящих лучей солнца.
Нельзя было без дрожи и волнения глядеть на эти мужественные лица, на эти широко раскрытые белозубые рты, из которых вырывался пламенный припев «Марсельезы»