Но не только на улице все было серым, лица Лилит и Левиафана не меняли серых тонов уже на протяжении трех дней. Они жили в одном доме, но были похожи на людей в коммуналке: не разговаривали, не смотрели друг на друга, словно у них ничего общего никогда и не было. Им обоим от этого было так тошно и противно, но они были слишком уперты, и каждый думал лишь о своей правоте, и никак не мог позволить, чтобы реальностью стала чужая правда.
В таких случаях невозможно доказать, что правда-то одна, мировоззрение разное. И потребуется столько сил, чтобы принять чужую правду. А на самом деле все так просто. Есть два мнения, две правды, если вдруг они совпадают, то тот, кто озвучил свою правду первым, автоматически становится правым. Но в доме вампира существовали две разные точки зрения и озвучивать их никто не собирался, предоставляя друг другу возможность стать телепатом, правда, очень хреновым, так как кроме собственных мыслей они слышать ничего не могли. Им обоим казалось, что они на грани чего-то. Они вот-вот расстанутся раз и навсегда… снова поругаются и обидятся еще сильнее, или, или, и еще или. Но то, что сделала Лилит, по мнению вампира ни в какие рамки не укладывалось.
Время было уже вечернее, Левиафан стоял в гостиной около шкафа, весь хмурый и, наверное, даже злой. Он выбирал, чего бы выпить. В очередной раз спорил со своей сущностью. Он продолжал глушить спиртосодержащие продукты, словно исполняя магический ритуал, после которого он снова обретет возможность чего-то сверхъестественного. Ему очень хотелось свалиться замертво, предварительно перенасытившись алкоголем. Нет, спирт не помог бы ему справиться со сложившимися обстоятельствами, не помог бы забыться, на самом деле от алкоголя не было никакого толку, и вампир это понимал. Но ему просто хотелось нормально выпить, получить свою дурацкую иллюзию и упасть лицом в лужу, сладко захрапеть в ней, как истинная свинья. Нет, как здоровый бородавочник.
Мечтая в виде, какого животного ему бы хотелось лежать пьяным в луже, Левиафан разглядывал стоящие перед ним разные бутылки. Как только нашлась подходящая, он взял ее, открыл и довольно затянулся исходящим запахом.
– Прости меня… – прозвучал за его спиной голос.
Два слова, сказанные этим голосом, заставили пальцы разжаться. Бутылка отличнейшего рома, как в замедленной съемке, полетела на пол, медленно разбиваясь, сразу же разлетаясь и орошая ноги стеклами и брызгами. Но съемка не закончилась. Левиафан также медленно повернул голову к окну. Астероидов, метеоритов и комет не было. Голые, безжизненные деревья продолжали стоять, как и обычно. Не было никаких цунами, ураганов, смерчей и торнадо. Везде была тишина. Вообще не было ничего, что могло бы заставить Лилит извиниться, никаких предпосылок. На долю секунды вампир вспомнил про Жаклин, подумав, может она умерла, и Лилит из-за этого сошла с ума и решила извиниться, как после смерти бабушки. Но потом он отбросил эту догадку, так как появилось слишком много не связанных фактов. Но тогда, что заставило Лилит, спустя несколько дней, выйти из подземелья и пронзить уши вампира двумя острейшими словами?