– Стараюсь, Алексей Николаевич. Видит бог, как я стараюсь освободить русскую государственность от этой подколодной змеи. Это же негодяй в сановном статусе! Он давно состоит на откупе у европейских жидов. Когда займы на биржах размещает. И сам по характеру жид. Всех подкупает, настраивает против меня. Если кто не с ним, тому шиш, а не ассигнования. Даже если деньги есть в бюджете, министр финансов всегда найдет способ отказать. Ну а тем, кто против меня, и рента, и секретные фонды, и все что хочешь. Лишь бы помогли свалить Плеве.
Министр перевел дух и продолжил:
– Государь может поинтересоваться там, в Саровской пустыни, как идет дознание по делу Филиппова. Что мне ему ответить?
Это был удобный момент, чтобы рассказать Плеве о необъяснимом рвении Петербургского охранного отделения. И о том, что жандармы сожгли бумаги и разрушили аппарат ученого с санкции Дурново, в обход министра. Но Лыков промолчал об этом. Вячеслав Константинович уезжает, его не будет полмесяца. Он сейчас накричит, затопает ногами. А Лыкову потом придется с охранниками продолжить дознание. Понятно, что обиженные люди станут саботировать, а это вредно для дела.
Поэтому коллежский советник доложил лишь то, что счел нужным доложить. Военная контрразведка приглядывает за немецкими агентами, но толку пока мало. Наши еще неопытны, а там известные мастера шпионства. Пусть вояки следят, вдруг что да узнают. В Риге немцы все зачистили, выяснить об испытаниях Филиппова не у кого. Версия, что ученого убил анархист Грилюк, не подтвердилась. На подозрении два других человека, на них коллежский советник и сосредоточит свое внимание. Глядишь, к возвращению министра что-то уже станет понятно.
– Так что сказать государю? – уточнил Вячеслав Константинович.
– Что дознание идет, но нужно время.
– Насчет Грилюка, – спохватился Орел. – Как на самом деле все вышло в Москве? Рапорт Трепова такой, что хоть к Георгию их там всех представляй.
Лыков рассказал.
– Жалко поручика, – вздохнул Плеве.
– У него осталась мать старушка. В вашей власти дать ей пенсию. Если бы не Белоконь, столько народу пострелял бы этот психопат.
– Если бы не Лыков, – возразил министр.
– Ну я-то живой, а молодой человек уже в земле. Пенсию бы, а, ваше высокопревосходительство?
– Об этом в рапорте обер-полицмейстера нет ни слова.
– Там и обо мне нет ни слова, – продолжил настаивать сыщик. – Ладно я, мне ничего не надо, а старушку жалко. Муж умер от ран на турецкой войне, а теперь еще и сына убили в мирное время.
– Пусть Лебедев войдет с ходатайством к Трепову. А тот адресуется ко мне. Намекните, что ходатайство о пенсии матери поручика Белоконя будет принято мною с пониманием. И даже с одобрением.