– И последнее, – сказал Миньятто, щелкая замками. – Вам необходимо поговорить с вашей экономкой о взломе.
– Она не лгала о случившемся.
– Святой отец, – он понизил голос, – вы просите меня поверить в теорию убийства, которую я считаю невозможной. В свою очередь, мне нужно, чтобы вы сделали то же самое. Поговорите с экономкой. Я должен знать, почему жандармы пришли к такому заключению.
Миньятто ушел, а я еще некоторое время побыл один. Я смотрел на стул, где только что сидел Симон. На красную скатерть, куда он положил бумаги, не взглянув на них. Когда Миньятто ушел, я вдруг понял: мой брат наконец сделал это. Сам себе перерезал глотку.
У нас религия капитанов, стремящихся потонуть вместе с кораблем. Хотя мы учим наших детей, что худший поступок Иуды – хуже, чем предательство Иисуса, – самоубийство, на самом деле жизненные силы нашей веры движет неиссякающая воля к самоуничтожению. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя», – говорит Иисус в Евангелии от Иоанна. Я не понимал, зачем Симон это делает. Ради Уго? Ради памяти нашего отца?
Или ради меня?
Через несколько месяцев после смерти отца, когда Симону было семнадцать, мы с приятелями из швейцарских гвардейцев пошли в бар и застали там группу жандармов, которые устроили турнир по армрестлингу. Неофициальный – просто полицейские решили выпустить пар. Симон был слишком юн даже для получения водительских прав, но вымахал уже так, что стал самым высоким человеком в стране. Кроме того, после смерти отца он завел привычку ежедневно колотить в спортзале швейцарской гвардии боксерскую пневматическую грушу. И к тому времени предплечья у него стали толще бицепсов, и жандармы, впечатлившись торчащими из-под закатанных рукавов мышцами, захотели посмотреть, на что «этот пацан» способен.
Гвардейцы относились к моему брату покровительственно. Мы с ним тогда понемногу скатывались в темный омут, который оставила после себя смерть отца, и никто не понимал нашего одиночества лучше, чем эти мальчишки из дальних кантонов. И в тот день в баре они потащили Симона к выходу – но офицер приказал им остановиться. Хотел посмотреть, что будет дальше.
Первую схватку Симон проиграл. Он убрал локоть со стола – нарушение! – и жандарм впечатал его в дерево. Но они начали заново, и офицер обучил Симона кое-каким хитростям. На этот раз брат выиграл, чуть не сломав сопернику руку. Так все и началось.
В тот же вечер офицер отвел Симона в свою квартиру в швейцарских казармах и задал ему два вопроса. Верно ли, что Симон собирается стать священником? И не хочет ли он задуматься о другого рода службе его святейшеству?