Я много лет ждал, чтобы задать один-единственный вопрос, и он сейчас бурлил в моей душе. Она задолжала мне ответ. И все же я не мог решиться. По крайней мере, видя, в каком Мона состоянии.
– Знаю, что ты чувствовал, – сказала она.
Она обвела рукой свои фотографии в рамках.
– Не понимаю я… – Она вдруг тяжело, надрывно задышала. – Я надеялась… Знала, что это глупо, но надеялась, что ты будешь жить дальше.
В глубине этих слов плескалась непроглядная тьма. Словно Мона не могла понять, в чем радость упорного нежелания забывать. Но как могло быть иначе?
– Мона, – тихо спросил я, – ты нашла кого-нибудь?
Она измученно замотала головой, и мне показалось, что ей очень тяжело отвечать.
– Тогда почему ты ни разу так и не…
Она замахала руками. Хватит! Не сейчас.
Мы – чужие люди. Нас ничто не объединяет, кроме осколков пережитого. Пожалуй, за один вечер дальше мы продвинуться не сможем.
– Значит, – сдавленно продолжила она, – у Симона все хорошо?
Я отвел взгляд. Несколько лет она и ее семья хранили тайны от меня. Теперь она спрашивала о моей тайне.
– Он никого не убивал, – ответил я.
Она энергично закивала, давая понять, что в этом не сомневается. Деверь, которого она когда-то считала непонятным и непредсказуемым, превратился в непогрешимого святого.
– Не знаю, почему его преследуют, – сказал я.
На миг ее лицо осветила нежность. Ее, как впервые, трогала моя преданность брату, которая сейчас, после всех лет разлуки, заиграла для нее новым смыслом.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она.
– Не знаю. – Я постарался, чтобы мой голос прозвучал абсолютно бесстрастно. – Надо подумать, как будет лучше для Петроса.
– Алекс! – решилась она. – Я бы все отдала, чтобы увидеть его!
Прежде чем я успел подумать, у меня само вылетело:
– Тогда я хочу, чтобы ты с ним встретилась!
– Хорошо, – сказала она и выпрямилась. – Я бы очень этого хотела.
Она то и дело бросала взгляды на радиоуправляемую машинку Петроса, стоявшую на полу. Красный «мазератти» со сломанной осью, пострадавшей от лихаческого наезда на средневековую стену. На дверце Петрос нацарапал свое имя. Мона не могла отвести глаз от его неловких каракулей.
– Безумно бы хотела… – повторила она тише.
Почувствовав, как много значат для меня эти слова, я понял, что пора приостановиться. Если надежда приходит так легко, не менее легко придет и разочарование.
– Нельзя, пока Петрос не будет готов, – сказал я. – А мне нужно время, чтобы его подготовить. Нельзя, чтобы ты просто пришла и постучалась как ни в чем не бывало.
Она сжалась, заперлась в своем молчании.
Я наконец встал и сказал: