Я пытался думать. Но по жилам разливался страх.
Имя. Лицо. Мне нужно хоть что-нибудь.
Я рывком открыл шкаф. На вешалке висела черная, застегнутая на пуговицы сутана римского католика. Монахиня наверняка поняла, что она не моя.
На сутане мог оказаться ярлычок. В стране одинаково одетых людей, мы подписываем на одежде свои имена. Но здесь ничего не было, только поблекший логотип ателье, недалеко от Пантеона. На другой вешалке висел ферайолоне, длинный плащ, который римские священники носят на официальные мероприятия. Наконец все сошлось. Я смотрел на парадную одежду священника. Этот человек собирался завтра на выставку Уго.
Нужно было придумать, как опознать его. Я положил сутану на кровать и открыл перочинный ножичек, висевший у меня на связке ключей. Сзади, сразу под воротником, я сделал разрез. Он был почти невидим, но когда сутана натянется на мужские плечи, разрез разойдется, и я увижу, как просвечивает белая рубашка.
В коридоре послышался шум. Я повесил сутану обратно и направился к двери – но тут мне в голову пришла одна мысль.
Я вернулся к столу и проверил ящики. Должно быть, где-то здесь. Нашелся счет за обед и еще одна бумажка, оказавшаяся штрафным талоном за парковку, – я сложил их к себе в карман. А потом на столике увидел то, что искал. Под листком бумаги лежал фирменный блокнот «Казы». Я открыл жалюзи и поднес блокнот под косой закатный свет. На странице виднелся едва заметный оттиск рукописной записи. Пять цифр моего телефонного номера.
Вот откуда взялся листок бумаги в машине Уго. И наверное, именно из этой комнаты мне трижды звонили в ночь перед его гибелью.
Здесь жили два священника. Один взломал мою квартиру, в то время как второй забрался в машину Уго в Кастель-Гандольфо. Все сходилось в этой комнате. Жаль, что я не остановил уборщицу, когда она выбрасывала мусор из корзины. Внутри наверняка было нечто поинтереснее пустой бутылки граппы «Юлия».
Внезапно дверь распахнулась. В номер вошла монахиня. За ней стояла уборщица.
– Святой отец! Объясните, что все это значит.
Я попятился.
– Вы здесь не живете! – воскликнула монахиня. – Немедленно ступайте за мной.
Я не пошевелился.
Позади нее появился швейцарский гвардеец. Тот самый, которого я видел на лестнице.
– Делайте, как она велит, святой отец, – приказал он.
Я придумал.
– Ден каталавэно италика, – сказал я гвардейцу. – Имэ Эллиника.
«Я не понимаю по-итальянски. Я грек».
Он нахмурился. Потом его осенило.
– Он из тех, которые наверху! – сказал охранник. – Все время не на тот этаж рвется.
Я заморгал, словно ничего не понял. Монахиня поцокала языком и махнула мне, приглашая следовать за ней. Я с облегчением повиновался.