– Когда ты… – начал я.
– Замолчи! – резко оборвал меня Симон. – Дай мне одеться спокойно!
От нервов остались одни клочья. Пора было уходить отсюда.
В дверях появился Петрос. Он принес целую гору пижам с динозаврами.
– Этого хватит? – спросил сын.
Симон тут же укрылся в стенном шкафу.
– Пойдем, Петрос, – сказал я, подталкивая его обратно к кухне. – Подождем дядю Симона там.
От нашего дома до казарм швейцарской гвардии по улице идти всего ничего. Посторонних сюда не допускали, но мы с Симоном провели в этих зданиях немало ночей, когда умерли родители. Рекруты разрешали нам бегать вместе с ними на тренировках, заниматься в тренажерном зале, заходить на вечеринки с фондю. Мое первое похмелье – родом из этих стен. Большинство наших старых друзей вернулись в Швейцарию в надежде на новые приключения, но остальные стали офицерами. Когда кадеты на входе звонили наверх за распоряжениями, нас немедленно приказывали пропустить.
Я удивился, как молодо выглядят новые алебардисты. Похоже, они приехали сразу после окончания школы, если не считать службы в швейцарской армии. Когда-то эти люди восхищали меня больше всех в стране. Теперь они казались лишь мальчишками-переростками, младше меня на десять лет.
Казармы составляли три длинных здания, отделенных друг от друга вытянутыми дворами. Новобранцы спали в корпусе, выходящем к римской границе. Здание для офицеров, к которому мы направлялись, стояло дальше всего от пограничной линии, соседствуя с папским дворцом. Мы поднялись на лифте и постучались в квартиру моего самого близкого приятеля среди гвардейцев, Лео Келлера. Открыла его жена София.
– Алекс, это просто ужасно! – ахнула она. – Поверить не могу, что такое могло случиться! Входите, входите!
Здесь, в казармах, новости распространяются быстро.
– Можно ребеночка потрогать? – воскликнул Петрос.
И не успела София ответить, положил обе ручонки на ее беременный живот.
Я потянул сына назад, но будущая мать улыбнулась и положила руки поверх его ладоней.
– У ребеночка икота, – сказала она. – Чувствуешь?
София была миловидной женщиной, стройной, как Мона, и с той же статью. Даже волосы такие же, как у моей жены: русые, высветленные римским солнцем, отчего ее лицо, казалось, окружено рыжим ореолом – будто в завитках стальной стружки отражается огонь. София и Лео женаты уже год, но я по-прежнему ловил себя на том, что разглядываю ее, находя то, чего не видел раньше. От воспоминаний о Моне и о чувствах, которые муж испытывает к жене, я покраснел. А еще Келлеры заставили меня почувствовать одиночество, которое обычно я от самого себя довольно успешно скрывал.