– Домкрат? – подсказал Петрос.
Симон кивнул и быстро встал.
– Слушай, Петрос, я пойду помоюсь, ладно?
Потом посмотрел на меня и прибавил:
– Ubi dormiemus?
Латынь. Чтобы Петрос не понял. Это означало: «Где будем спать?»
Значит, мы оба пришли к одному и тому же выводу. Оставаться здесь небезопасно.
– Швейцарские казармы? – предложил я.
Самое безопасное место в нашей стране, после апартаментов Иоанна Павла.
Симон кивнул и побрел в душ, изо всех сил стараясь скрыть легкую хромоту.
Когда он ушел, я велел Петросу взять свою любимую пижаму. Потом запустил поиск в компьютере и терпеливо дождался, пока старенькая машина проглядит почту, отыскивая имя Уго. На душе было неспокойно. Я тщательно вслушивался, не доносятся ли с лестницы посторонние звуки.
Пара десятков сообщений. Все написаны этим летом. Последнее, двухнедельной давности, – то, которое мне нужно. Я перечитывал его, не веря глазам. Возможно, сейчас я не в лучшей форме для здравых умозаключений… Послышалось знакомое гудение в трубах, какое бывает, когда закрываются краны, и я распечатал письмо, сложил листок и спрятал в сутану. Затем пошел к Симону, в спальню, где когда-то спали мы с Моной.
Тот убирал грязную сутану в мешок с бельем, на котором наша мать вышила слова: «И отделил Бог свет от тьмы» (Быт. 1: 4). Брат казался еще более взволнованным, чем раньше, да и мне было тревожно. Только сейчас я начал осознавать, что Петросу грозила реальная опасность. И что сестра Хелена, возможно, спасла ему жизнь.
– Кто мог это сделать? – тихо спросил я.
Симон выдвинул ящик шкафа и пошарил в дырке в поисках оставленных на крайний случай сигарет. На этом шкафу наш отец держал две пепельницы, потому что одной не хватало. Пока Иоанн Павел законодательно не запретил курение, оно было любимым национальным занятием. Но, даже найдя желаемое, Симон не повеселел. Ящик никак не вставал на место. Брат потряс его так, что закачался весь шкаф.
– Мы-то им зачем?! – спросил я.
Сбросив полотенце, он надел белье, а я понял, почему брат берег ногу: кожа на бедре побагровела. Мышцы были чем-то стянуты.
– Не говори ничего! – сказал он, видя, что я заметил.
Когда сотрудники секретариата входят в мир коктейльных приемов и званых обедов, на которых каждому кладут по три вилки, они думают, что предали дух священничества. И прибегают к старым, испытанным методам. Кто-то бичует себя. Кто-то носит власяницы или вериги. Кто-то, как Симон, затягивает власяную ткань на бедре. Все это – быстродействующие противоядия от удовольствий дипломатической службы. Но Симон мог бы поступить умнее. Отец учил нас поступать в этих случаях по-гречески: пост, молитва, сон на холодном полу.