Счёт был немаленький. Конечно, тут кошельки клиентов не жалели, тем более, что замены некоторых деталей можно было избежать. Ну да это было нестрашно, потому что платить за ремонт должен был не сам Вадим. На его плечах было лишь гарантийное обслуживание, на которое у него была скидка, учитывая обстоятельства, при которых ему этот протез вообще понадобился.
Закончил свои дела он рано, задолго до конца заводской смены. Рабочая зона в это время была немноголюдна — даже немного дико было наблюдать за пустыми улицами, которые ты привык видеть заполненными. Ожегов чувствовал себя немного неуютно, но раз сказали сегодня даже не появляться, то он выполнит это указание.
От медицинского центра он пешком дошёл до своего жилого квартала — ровной череды пятиэтажных домов, стоящих друг к другу в упор. Зашёл он только в магазин за продуктами, где робот-продавец обслужил его за пару минут по причине всё того же отсутствия людей.
Ожегов уже предвидел скучное времяпрепровождение, когда по приходу в дом его домашний телефон сообщил, что у него одно сообщение на автоответчике. Это был точно не кто-то из самых близких, потому что у них всех был номер его мобильного. Да и разную рекламную шелуху система отсеивала, чтобы беречь время владельца.
Тем не менее, Вадим сначала убрал продукты в холодильник, и только потом вернулся к тумбочке в прихожей, на которой стоял телефонный аппарат и нажал кнопку.
— Вадим, — раздался из трубки знакомый голос, — это Михаил Плетнёв. Послушай, пожалуйста, то, что я тебе сейчас скажу. Я знаю, у нас были разногласия, но сейчас ты очень нужен. Не только мне, но и нашему общему делу. Надеюсь, общему. Я знаю твоё отношение к вере, и это как раз то, чего нам сейчас недостаёт. Если тебя не затруднит, пожалуйста, перезвони мне, и мы всё обсудим. Спасибо, что послушал. Надеюсь, что не откажешь.
Плетнёв — тот, кого по праву можно было называть святым отцом. Если бы у нынешних деятелей религии было бы подобие церкви или хоть небольшая централизация и руководство, старый служитель занимал бы в нём высокую должность. С Ожеговым у них давно были разногласия. Они разошлись в вопросах того, что сам он называл верой. Вадим считал само это выражение пережитком прошлого и возвращением к тому, от чего общество стремилось избавиться и избавилось. Во время их перепалки Плетнёв назвал его конъюнктурщиком, который примет что угодно, лишь бы оставаться на своём месте, а потом очень прошёлся по теме Газзиана. Некорректно и нехорошо прошёлся.
Разумеется, он был неправ. Неправ во всём. В частности, в сохранении звания священника любой ценой в нынешнее время не было никакой корысти. Даже то малое, что выражалось в немного уменьшенной трудовой повинности, у них отобрали. Брать деньги за оказанное служение категорически запрещалось, даже если сам желавший успокоения предлагал их от чистого сердца. Звание предполагало лишь ответственность, и ничего больше. Ну а что до Газзиана, то Ожегов справедливо считал, что никто не вправе ставить себя на его место и решать, как именно он должен был поступить.