«Я сказал, что знаю об этом, – вспоминал перед членами Специальной Комиссии С. Иванов. – Тогда офицер спросил меня, известно ли мне, что большевики той же весной 1940 года, вскоре после прибытия польских офицеров, всех их расстреляли в Катынском лесу.
Я ответил, что об этом мне ничего не известно и что этого не может быть потому, что прибывших весной 1940 года на станцию военнопленных польских офицеров я встречал на протяжении 1940–1941 г.г. вплоть до занятия немцами Смоленска, на дорожно-строительных работах.
Офицер тогда заявил мне, что если германский офицер утверждает, что поляки были расстреляны большевиками, то, значит, так было на самом деле. «Поэтому, – продолжал офицер, – вам нечего бояться, и вы можете со спокойной совестью подписать протокол, что военнопленные польские офицеры были расстреляны большевиками и что вы являетесь очевидцем этого».
Я ответил ему, что я старик, мне уже 61 год и на старости лет я не хочу брать греха на душу. Я могу только показать, что военнопленные поляки действительно прибыли на станцию Гнездово весной 1940 года.
Тогда германский офицер стал уговаривать меня дать требуемые показания, обещая в положительном случае перевести меня с должности сторожа на переезде и назначить на должность начальника станции Гнездово, которую я занимал при советской власти, и обеспечить меня материально.
Переводчик подчеркнул, что мои показания, как бывшего железнодорожного служащего станции Гнездово, расположенной ближе всего к Катынскому лесу, чрезвычайно важны для германского командования и что я жалеть не буду, если дам показания.
Я понял, что попал в чрезвычайно тяжелое положение и что меня ожидает печальная участь, но тем не менее я вновь отказался дать германскому офицеру вымышленные показания.
После этого офицер стал на меня кричать, угрожать избиением и расстрелом, заявляя, что я не понимаю собственной выгоды. Однако я твердо стоял на своем.
Тогда переводчик составил короткий протокол на немецком языке на одной странице и рассказал своими словами его содержание.
В этом протоколе был записан, как мне рассказал переводчик, только факт прибытия польских военнопленных на станцию Гнездово. Когда я стал просить, чтобы мои показания были записаны не только на немецком, но и на русском языке, то офицер окончательно вышел из себя, избил меня резиновой палкой и выгнал из помещения…»
В том же духе разговаривали в гестапо и с И. Саватеевым. И он тоже вначале отказался подписать протокол. Но все-таки не выдержал угроз и подписал его.
Однако в целом «улов» свидетелей оказался небольшим. Запугать удалось не многих смолян. Тогда немцы решили их купить. В самом Смоленске, в ближних деревнях они расклеили листовки с таким содержанием: