Наутро Ленка отправилась отбивать родителям тревожную телеграмму, Милка отправилась на работу в школу, где «сеяла разумное доброе, вечное», преподавая английский язык, а Люся спустилась в магазин, чтобы похмелить себя и Мишу, общение с которым давалось ей всё трудней и трудней.
К вечеру проявилась Милка, якобы ещё раз выразить соболезнование, посидели, поболтали, у двери Милка шепнула:
– Приходи сегодня. Забирай свою долю, мне прятать негде.
Люська бежала к Милке с трепетом в груди, больше всего боялась, что Милка наколет, даст какую-то безделицу, а ей будет рассказывать какие-нибудь «мансы» про то, что там, в квартире ничего стоящего не было. Люська уже знала, как прихватит её, она же прекрасно знала, что творится в этой сокровищнице Али-Бабы.
Но Милка приняла её великодушно, можно сказать, интеллигентно: налила хорошего вина, благо Виктора не было дома, и выложила перед Люськой её долю. Шикарный сапфировый гарнитур (серьги, кулон и колечко), браслет (серебро с бирюзой), старинную эмалевую пудреницу, отделанную чернёным серебром, и массивный перстень с прозрачным аквамарином. Все эти вещи были уникальны и, скорее всего, в единственном экземпляре. В довесок ещё поставила перед Люсей большую хрустальную вазу, такую лёгкую и изящную, что сердце Люси на мгновенье замерло.
Со всеми этими сокровищами, так легко ей доставшимися, Люся змеёй проползла на кухню, запихнула всё в духовку до лучших времён, пока не спадёт волна. Конечно, Милка права, все эти чудесные вещи придётся продать, носить их в своём районе не безопасно. Подождать, пока уляжется шумиха, и продать за хорошие деньги.
На душе потеплело, одно только червячком точило душу и мозг: сколько же оставила себе Милка, если так по-царски одарила её, Люську?
«Ну, сука, ну вчитэлька! Кому детей своих доверяем, блин?» – бормотала себе под нос Люська, расстилая на ночь постель.
Арестовали Милку в канун сороковин генеральши. Люся лепила на кухне бутерброды для предстоящей поездки на кладбище, когда ворвалась разгорячённая Нинка Меерзон и с порога брякнула:
– Милку повязали, ты представляешь, она брюлики ворованные, пыталась толкнуть через комиссионку! Ну и дура! Педагог грёбаный! Тоже мне принцесса на горошине: этому дам, этому не дам! Ах, мой Витя, ах порядочность, ах чистоплотность в отношениях! Довыпендривалась, что в домушницы пришлось пойти. Вот тебе и Витя! Вот тебе и порядочность!
Люська стояла посреди кухни с обвисшими руками и понимала, что никто ей сейчас не поможет, надо срочно самой избавляться от улик.
На Нинку рассчитывать не приходится, та сейчас вся под впечатлением Милкиного злодейства и, конечно, будет разыгрывать оскорблённую добродетель, хотя бы потому, что сама ни на какой поступок не способна. Ни на хороший, ни на плохой. Живёт со своим поэтом, воображает себя его сладкой музой, глаза от мира зажмурены напрочь. Даже не заметила, как из музы плавно переместилась в разряд обслуги для своего талантливого, но очень козлоподобного мужа.