Кацман решил представиться мурзилке. С этой целью Толик расстегнул рубашку, очевидно, входя в роль Тарзана. В типаж киногероя «кретинеску» подходил с трудом, скорее смахивая на со слегка зачем-то побритой грудью обезьяну Читу из этого же фильма.
– Наигросишше Европиен Антик Диллер их бин, – услышали пассажиры. – Фаберже – целый цимер у меня на Хаус ин Берлин. Аллес натюрлих, отвечаю! Дас штымпт.
– Как интересно… – сказала блондинетка. – А мы с женихом как раз решили распродать весь антиквариат, который нам достанется от свадебного приданого. Это у нас в замке. Хотите посмотреть?
– Будем брать шлосс. Я позвоню пацанам, – подытожил Толик, подмигнув старому товарищу. – А мы что, опять на свадьбе? А подарок? Говорил тебе: забери Клевера!
В животе заверещало. До сегодняшнего дня моя жизнь обходилась без взятия шлосса. Равно как и без Клевера.
Джейн сказала, что от аэропорта ближе ехать до замка, чем из Лондона, и мы можем поехать прямо сразу. Толик цокал языком и потирал руки.
В аэропорту невесту без фаты, но с понятными только нам с «кретинеску» синяками под глазами встречал местный парубок. По жалкой копии итальянских страстей четырехчасовой давности мы поняли, что холодный английский отморозок – это жених. Несмотря на понятную усталость, невеста была явно поживее…
– Все женщины – актрисы, включая огромный профсоюз иллюзионисток. Ты согласен? – глядя на происходящее, сказал я.
Тысячи часов работы адвоката и собственная бурная личная жизнь дали мне некие основания для таких комментариев.
– Профурсетки! – неожиданно вытащил на свет из времен НЭПа профессию своей покойной бабушки Кацман.
Я возражать не стал.
А еще через четыре часа я действительно оказался в замке и входил в небольшую комнату, пахнущую пожилыми мышами вперемешку с гвоздичным дезодорантом.
Через полчаса ко мне заглянул Толик и удрученно сообщил:
– Рыцарь на первом этаже – фуфло. Гобелен хороший, но очень здоровый и слегка рваный. Наверняка с местными клопами и молью. Надо поинтересоваться живописью и серебром. Ты со мной?
– Нет, – твердо ответил я. – Предпочитаю быть на суде адвокатом или, на худой конец, свидетелем. Иди один.
Вечером в гостиной Джейн показывала нам коллекцию рухляди, и надежды на взятие шлосса таяли тысячелетней национальной тоской в глазах одесского спекулянта. Брать было нечего. Я уговорил товарища сразу рожу не корчить, а потихоньку сдриснуть завтра из шлосса на волю. И при этом сделать это по-английски. А как можно еще сдриснуть, если ты в двухстах милях от Лондона?
Однако у Джейн на нас были особые виды. Прежде всего, она сообщила, что церемония будет послезавтра утром, завтра приезжает папа из Ирландии и мама из Италии (видно, дочка пошла в маму), и она нас никуда не отпустит. Толик перевел «No way, gentlemen!» на одесский, как «об легально сдриснуть не может быть и речи», и мы начали разрабатывать план «Б», который, в конце концов, так и не разработали.