– Вот эта картина предназначена для одного из банков в Берлине. Можно мне на нее взглянуть поближе? – попросил Фрейзер.
– Нет, нельзя! – последовал жесткий ответ, и художник повернулся к Фрейзеру худой согбенной спиной, сумев тем не менее закрыть тому почти всю видимость. – Роза! Ступай в кладовку!
Внутренне поражаясь тому, сколь стремительно и динамично развиваются ее отношения с отцом – вот он уже даже просит ее о чем-то и она соглашается это сделать, – Роза пока затруднялась с ответом. А нравится ли ей такой внезапный разворот или нет? Пожалуй, скорее, да, особенно с учетом того, каким разочарованием обернулась для нее вторичная встреча с Фрейзером. Да, отец разговаривал с ней грубо, никакой куртуазности. Но общение с Фрейзером доставляло ему еще меньшее удовольствие. Иначе с какой бы стати он стал перекладывать часть своей работы на нее? Получается, и она на что-то ему сгодилась!
Перебрав ключи в связке, Роза нашла нужный и открыла запертую дверь. Две картины были действительно готовы к отправке хоть сейчас. Так что Джон не лукавил и не собирался обманывать своего преданного агента, как тот мог бы заподозрить. В кладовке пахло краской, ее сладковатый запах делал воздух тяжелым и насыщенным. Само помещение, как и мастерская, тоже освещалось через окна-иллюминаторы, проделанные в крыше, отчего кладовка напоминала диковинный храм или часовню. Два столпа густого солнечного света образовали ровные золотистые прямоугольники на грязном полу, отбрасывая причудливые тени по сторонам.
Фрейзер почувствовал себя свободно и стал внимательно разглядывать приготовленные к отправке картины. Обе были огромные. Он осторожно коснулся поверхности холста одного из полотен. На запястье мелькнули дорогие часы в золотой оправе.
– Отличная работа! – промолвил он негромко после некоторой паузы, скорее обращаясь к самому себе, чем к Розе. – Какая прекрасная цветовая гамма! И свет! Вот за это его и обожают ценители искусства. Джон, пожалуй, единственный из всех известных мне современных художников может создавать огромные полотна, в которых безошибочно угадываются сугубо интимные переживания. Чувствуется личный опыт, а в живописи это всегда очень важно.
Роза подошла к Фрейзеру и тоже принялась разглядывать полотна. Обе картины разительно отличались от всего того, что когда-то рисовал ее отец. Все работы отца времен ее детства несли на себе отпечаток его бунтарского духа, они были не просто абстрактными, но откровенно вызывающими, дерзкими и в чем-то даже нахальными. А сейчас она видит перед собой прекрасные пейзажи Озерного края, исполненные почти в традиционной реалистической манере, но от них невозможно оторвать глаз. Полотна огромные, выполнены так достоверно, что создают своеобразную иллюзию близости к природе. Кажется, еще шаг, и ты окажешься там, внутри пейзажа, пройдешь сквозь густой слой краски, сплошное нагромождение мазков и цветовых пятен, которые – надо же! – когда смотришь на полотно на некотором расстоянии, трансформируются в совершенный по своей законченности вид изумительного ландшафта. Да, эти картины не только прекрасны, на них не только приятно смотреть, но, созерцая их, еще и отдыхаешь душой. Словом, они вобрали в себя все то, что когда-то столь неистово отрицал ее отец.