— Пф-ф! — пренебрежительно фыркнула Зубища, заискивающе заглядывая мне в глаза, а затем негодующе обернулась к содрогающемуся от каркающего смеха пленнику. — Зсяин халосий! Зсяин ззеся! Мое!
Тот словно не услышал. А я, встряхнувшись, строго посмотрел на обнаглевшую нежить.
— Где поводок, морда бессовестная? Куда его дела, а?!
— Теляла, — виновато потупилась монстриха. С учетом того, что я сидел на полу, а она нависала сверху массивной горой, выглядело это забавно.
— Еще бы ты его не потеряла! — нахмурился я, доставая из кармана кольцо. — Говорил я, надо было на лапе закрепить?! Хотя оно теперь тебе даже на коготь не налезет — отожралась, зараза. Садись!
Зубища, поняв, что наказания не будет, просияла и, пустив слюни, а их теперь у нее было просто ужасающее количество, плюхнулась на зад, даже сейчас возвышаясь надо мной на полголовы.
— Морду убери, — все еще недовольно буркнул я, запоздало накладывая на себя исцеляющее заклинание.
— Эй, ты! — снова подал голос увечный, прекратив бормотать всякую чушь. — Ты что, тоже светлый?! Ах ты… Стоп! Такого не может быть! Почему тогда тебя нежить слушается?!
Хмуро зыркнув в ту сторону, я проигнорировал источник раздражения и, достав ритуальный кинжал, подошел к смирно сидящей нежити. Зубища вела себя примерно, хотя было видно, с каким трудом она сдерживается, чтобы не заплясать от восторга. Синие глазищи горели сумасшедшинкой, следя за каждым моим движением. Громадный зад беспрестанно ерзал. Острые когти нетерпеливо врезались в плотно слежавшуюся землю. А шумное сопение стало совсем взволнованным, когда я принялся ощупывать кожу на ее груди, раздумывая, куда лучше ударить.
— Слушай, зверушка не виновата, что тебя придавило, — отчего-то заволновался слепой. — Она просто рада тебя видеть! Эй, слышишь?! Она тут ни при чем! Сам виноват, что она не рассчитала сил!
— Заткнись, — процедил я, а потом мельком взглянул наверх, где ярко горели глаза твари.
Зубища смотрела с преданностью влюбленного щенка, доверяя мне абсолютно. В ее взгляде сквозила лишь бесконечная нежность и слепое обожание. Она простила бы мне все, вплоть до собственного убийства, потому что я был центром ее мира. Ради меня она жила и готова была сражаться до последнего вздоха.
Я вздохнул и положил свободную руку ей на морду, с новым для себя чувством увидев, как она счастливо зажмурилась, и услышав басовитое урчание.
— Не двигайся. Я тебя немного пораню.
Зубища даже не вздрогнула, когда я рассек ей кожу и мышцы на груди. Невозможное доверие для живого существа. Абсолютное.