-Вы понимаете, в принципе функции головного мозга восстановились, но мы не можем сказать, что он в сознании... в обычном значении этого слова, - продолжал объяснять врач. -Очевидно, слишком глубокими оказались последствия пережитого им шока... пока мы ничего не можем с этим поделать. Вот почему мы возлагаем надежду, что, увидев вас, он, возможно...
Они вошли в палату. Нина Викторовна сумела взять себя в руки и спрятала носовой платок - врач предупредил, что "вы ни в коем случае не должны волновать его". Андрей лежал на кушетке в окружении разной медицинской аппаратуры, которую Лиза доселе видела только в кино. Узнать его было невозможно - лицо, обожженное, обмороженное и порезанное, было забинтовано, виднелся лишь рот, тонкие трубки, уходившие в скрытый под повязками нос (или то, что от него осталось), и правый глаз. Глаз был открыт, но выглядел не более осмысленно, чем у плюшевого мишки.
-Андрюшенька! - Нина Викторовна наклонилась над этим глазом, уставленным в белый потолок. -Сынок!
С помощью оптики можно было бы заметить, что зрачок чуть расширился, уловив изменение количества света. Но это было все.
-Вот, посмотри, и Лиза к тебе пришла, - Сулакшина ухватила девушку за локоть и чуть не силой подтащила ее к кровати.
-Андрей, - сказала Лиза. Собственный голос показался ей чужим. Впрочем, она уже понимала, что это бесполезно. Она больше не смотрела на страшный своей бессмысленностью глаз и забинтованное лицо; ее взгляд скользнул ниже, на одеяло и потом на руки Андрея, пристегнутые широкими лентами к кушетке.
Многочисленные бинты не могли скрыть, насколько изуродованы эти руки (на правой пришлось отнять четыре пальца, на левой три), но внимание Лизы привлекло не это. Руки чуть заметно двигались. Вот левая делает движение вперед, насколько позволяет лента, на какой-то момент застывает, потом медленно отодвигается назад и останавливается. Потом те же движения совершает правая рука. Потом снова левая...
Он все еще полз.
Лиза поняла, что самая долгая ночь для Андрея не кончилась. И не кончится никогда.
1999