— Я села в кухне и посмотрела на стол. Лежит, Обыкновенный конверт. Ожидаешь его полвека, а раскрыть не решаешься. Ничего гак в жизни не боялась, как этой бумаги. Наконец, выдохнула и разорвала. Оно! Я расплакалась. Провела пальцем под глазами и шмыгнула носом. К листку больше не притронулась, но позвонила Ядвиге.
— Пришло! Жив!
— Ты шутишь?!
— Нет!
— Далеко?
— Километров двести от Перми.
— Я поеду с тобой!
— Давай.
Я набрала справочную. Девушка веселая была, с праздником поздравила.
— Рейс до Москвы в десять вечера есть. Успеете?
— Успею, коли не помру.
Когда приехала Ядвига, мы выпили чаю и вызвали такси. Пирог, конечно же, подгорел. Оператор сообщила, что нам повезло — Новый год все-таки, у всех дела. «Покажи!» — попросила Ядвига. И я протянула ей письмо.
Закрыли квартиру, спустились во двор. Таксист стоял у машины, курил. Багажник открыл, но с сумками не помог. «Я шофер, — ответил, а не грузчик».
Приехали в аэропорт, нашли кассы. Запыхались, дышим тяжело. Успокоила нас девушка: «Не волнуйтесь, — говорит, — времени у вас много! Долетите до Москвы, а там придется несколько часов подождать».
— Ты когда последний раз летала? — спросила я у Ядвиги.
— Никогда, — ответила подруга.
Вот тебе и дела. Новый год, две старухи летят незнамо куда…
До Москвы летели хорошо, а второй перелет самолет трясло, будто Бог машину ногами пинал, С первого раза сесть не смогли, на второй круг уходили. Люди странно себя вели, помню, даже кричали: Передо мной мужчина, как пес, подвывал. Впрочем, я его не винила. Страх — вещь непростая. Я уж знаю, о чем говорю.
Получили сумки — подошел толстяк:
— Вам куда?
— Вот, — протянув конверт, — ответила я.
— Так-то это не здесь, Так-то ехать три-четыре часа. Повезло вам — там мой батя живет.
— Нам бы только до автобуса.
— Да какой тут — автобик-то первого-то числа?
Утром въехали в городок. Темень, на заснеженной площади мерз безрукий вождь. Я спросила: «Почему у Сталина такая маленькая голова?»
— Старую так-то отбили. Заказали в области новую, но они там что-то с размером напутали. На другую так-то все равно денег нет, да и не будет никто ее мастерить, пока эту не отобьют. Вы жить-то где будете?
— Не знаем, — ответила я.
— Если не боитесь — можете у моего старика. Так-то он мужик неплохой. Туто-ка и сидел. Отпустили — не знал куда деться, решил остаться, конвоиром устроился. Вот и я туто-ка и родился, за забором. Мать три года как схоронили. Я давно уже в город уехал, а у вас-то туто-ка кто?
— Человек, — ответила я.
Соседка замолкает. Несколько секунд она безмолвствует, и я успеваю подумать, что стал свидетелем очередного провала памяти, но женщина вдруг оживает и продолжает говорить: