Солнце давно за полдень перевалило, когда конь бег свой приумерил. Прискакивать стал, а там и вовсе на шаг перешел. Дивуется Илья: другой бы конь запыхался, пена с губ, с туловища пар, а этому — ничего. Бредет себе ленивенько, пофыркивает, головой поматывает. Голову вверх запрокинул, глянул на Илью большим глазом: мол, куда хотел, туда и добрались. Что от меня требовалось, все исполнил. Дальше ты уж сам как-нибудь.
Посмотрел Илья по сторонам. Не разобрать, где и очутился. Дорога вроде как по лесу петляет, но по лесу необычному. Обычный лес — он на земле растет, а этот… Этот будто бы по камням взбирается. Потому как дорога с обеих сторон скалами зажата. Уж на что у них поодаль деревеньки холмы высокие, да куда там им против здешних скал. Будь на голове шапка — запрокинешь голову, чтоб края увидать — так шапка непременно свалится. Цвета бело-серого, кажется, будто сомкнулась плечом к плечу дружина богатырская, готовясь к рати с супротивником грозным, а тот, видя, что не справиться ему, взял, да и заколдовал богатырей — в камни обратил. Так и стоят с той поры в ожидании, не расколдует ли кто. А иная скала — ровно великан камень на камень складывал. Какой попал под руку — тот и клал. Вот и получилось — тут впадина, а тут выступ. По этим-то скалам и карабкаются деревья да кустарники. Иные до верху добрались, а иные на половине дороги застряли. Видом странные. Взять, к примеру, сосну. У них в лесу, рядом с деревенькой, сосны высокие, стройные да ладные, а эти… Эти невысокие, кривые, сучья чуть не от корня в стороны растопырились, правда, которые повыше забрались.
Едет Илья, дивуется. Иная картина перед глазами встает. Чудится ему теперь, будто скалы — это стены городские. А зелень, что волной подножие обхватывает, и та, которая выше, и та, которая на самой вышине, — это войско, приступом на стены карабкающееся, на башни крепостные взбирающееся.
Тут тропка показалась. Сам-то Илья и не заметил бы, до того посреди деревьев укрылась; конь свернул, будто не впервой ему здесь. Поначалу средь леса, а там к скалам вывела, шире стала, телега спокойно проедет. И вверх повела, как ступеньки крылечка к порогу ведут. Пологонько так, неспешно. До половины еще не добрались, — пики над кромкой показались. Иные, видать, подальше, а иные поближе. И чем выше Илья поднимается, тем больше их становится. А как на самый верх взобрался, такое глазам открылось, что описать — слов нету.
Насколько глаз видит — горы да ущелья. Горы, по всему видать, старые — некоторые уже и поседели, вершинами-то. Те, что подальше, не разберешь, где кончаются, так облаками укутались. А облака те — ветер гонит, не дает им роздыху на вершинах, потому и нет границы четкой: где земля, где небо. Ущелья же отсюда — на руку с пальцами растопыренными похожи. Реки зеленые по ним текут; отдельных дерев не разобрать. Склоны — иные пологие, а иные — поставь полено на попа, топором развали, вот такими и видятся. Те, что солнцем освещены, они — где белые, а где… ну, такого вот цвета, как ствол у ольхи. Пятна черные — пещеры, должно быть.