Сальери боится смерти. Сальери боится убийства. Как человек, переживший кошмар, боится его повторения. Так пусть проживет свое убийство снова, а его оставит в покое.
Виталий отошел от постели Мартиросяна, зацепившись за повод сделать передышку, вставил диск в дисковод. Легенды лгут. Сальери написал «Реквием» вовсе не для себя, а для того, кого он убил. Виталий только сейчас это понял, когда сам решился убить. Все, что ты делаешь в своей жизни, ты посвящаешь жертве. Вся твоя жизнь посвящается ей, вся твоя смерть. Убийца и жертва связаны неразрывными узами, покрепче кровных, посильнее любовных.
Любовных уз не бывает.
Бывает, еще как бывает. Ему, Виталию, это теперь стало так ясно, как… «Как простая гамма». Ну, хватит! Пора заканчивать. Он – не Сальери, Мартиросян – не Моцарт. Пора…
Какая прекрасная музыка! Какая невыносимо безнадежная музыка… Не встретиться взглядом с зеркалом, пройти, зажмурившись.
Одухотворенное лицо мумии – не смотреть. Просто выключить, как выключают свет.
Но что это? Он ясно слышал звук зуммера. Дверь в преисподнюю приоткрылась. Ну, что ж, значит, пора. Его смерть – его оправдание, он целиком посвящает ее своему любимому, безвременно погибшему другу. Как Сальери посвятил свой «Реквием» Моцарту. Дождаться паузы. И грянуть собственным аккордом выстрела.
Ночь длилась и длилась, и никак не желала заканчиваться. И это было просто невыносимо. Бездомная собака жалобно, с завываниями и всхлипами лаяла во дворе, у соседей сверху громко звучала веселая, жизнерадостная музыка, чуждая этой бесконечно мучительной ночи.
Завтра прилетает Виктор, и начнется необыкновенно прекрасная жизнь, такая, какой Полина не жила еще никогда. Нужно всего лишь прожить эту ночь. Самолет прилетает в одиннадцать, в двенадцать Виктор будет у нее, а сейчас три – осталось каких-нибудь девять часов. Через девять часов закончится их разлука, продлившаяся девять дней.
Не девять дней, а по крайней мере, девять месяцев. Или девять лет. Столько всего произошло за эти полторы недели. Она потеряла Виктора, нашла и потеряла снова, казалось, уже окончательно. А потом был этот страшный звонок – на ее телефоне определился чужой номер, и надежды на то, что Виктор может быть все-таки жив, не осталось. В тот момент Полина была совершенно уверена, что звонят из полиции, чтобы сообщить о его смерти, и долго не решалась ответить, и сразу не узнала его голос, и не могла поверить… И разрыдалась, как дура, и испугалась, что Виктор это заметит, и обвинила его в измене, никакой ревности уже не испытывая, только для того, чтобы скрыть свои глупые слезы. И страшно разозлилась на него, когда он стал зачем-то оправдываться, и… и повела себя, как обычно. Как последняя эгоистка.