Ума смотрела на него, стараясь улыбаться, но по ее щекам катились слезы. И Артем не мог ей ничего сказать. Молчание было отвратительным. Он чувствовал себя виноватым во всех несчастьях мира вообще, и в не сложившейся судьбе Умы, в частности. Уж лучше бы она ударила его, залепила бы смачную пощечину, выплеснула весь негатив и успокоилась, чем вот так просто лежала рядом и тихо плакала. Он ощущал ее превосходство: она была обижена, но смирилась и страдала молча. Вообще-то в другой ситуации это было бы очень смешно, когда женщина на тебя с кулаками лезет, ведь ты сдачи дать не можешь, поэтому и больно, и смешно. Но в эту минуту он бы предпочел боль физическую, а не моральную. Наверное, надо ее остановить, убедить остаться, сказать хоть что-нибудь. В другой ситуации он был бы на это способен. Он мог бы это сделать, если бы не было Лизы. Не было бы ее запаха на кончиках его пальцев, ее образа в его глазах, ее прикосновений на его щеках и губах… Если бы он не слышал ее горячего шепота, ее нежных слов… Но Елизавета Никитина была реальна, и он все слышал, лаская ее.
– Ума, не молчи, пожалуйста! – тихо сказал Артем. – Лучше покричи, обругай меня или запусти в меня чем-нибудь. Я чувствую себя провинившимся, хотя не совсем понимаю, в чем именно моя вина. Я не сделал ничего плохого. Или я чем-то обидел тебя?
Он произносил эти слова, потому что тишина была невыносимой. Ума покачала головой.
– Скажи, что я должен сделать, чтобы ты осталась? – спросил Артем, не осознавая, хочет ли он на самом деле того, о чем просит.
Это вылетело у него само собой. Известие об отъезде Умы нагоняло на него смертельную тоску, он чувствовал себя абсолютно одиноким, стоящим на заснеженной горной вершине, открытой всем ветрам. Он содрогался от внезапно охватившего его холода. У Артема была невротическая потребность быть нужным, и совместная жизнь с Умой поддерживала в нем чувство, что в нем нуждаются, а сейчас он ощутил, что Ума может обойтись без него, а, главное, что он может лишиться ее тепла и ласки. Он так привык быть центром ее внимания и заботы. Будет ли он нужен Лизе так, как этой милой и такой родной душе?
– Артем, разве я тебе нужна? – Ума не смотрела на него.
Он не мог дать однозначного ответа, поскольку не был уверен в нем. Домашний очаг и большая страсть казались ему вещами несовместимыми. Его пылкие чувства к Уме давно остыли, и теперь он ценил тепло ее объятий и аромат домашних котлет. Желание быть с Лизой полыхало жгучим перцем, разливалось по его груди, будто он из печки полымя сглотнул.