— Как съездил?
— Замечательно! Кое-кому подарки привез. Дефицит, специфический.
— Показывай! — заволновалась Лиля.
Я выложил из сумки сверток. Он схватила и развернула бумагу. На кровать выпали пакеты с колготками и оба лифчика.
— Сережа…
— Мы с тобой без двух минут муж и жена, — сказал я. — Почему бы не купить?
— Там же, наверное, очередь была. И ты стоял?
— Чего не сделаешь ради любимой! — развел я руками.
Меня немедленно поцеловали. Затем направились в туалет — примерить.
— Давай здесь! — возразил я. — Я хочу это видеть. Заслужил.
Лиля поколебалась и стащила кофточку. Я наблюдал за процессом с воодушевлением. Она не обращала на меня внимания — щупала и разглядывала покупку.
— Ой, да здесь кружева!
— Не жмет, не режет? — поинтересовался я. — С размером угадал?
— Немножко великоват, но я ваты подложу, — махнула рукой Лиля. — Я и с нашими так делаю. А это импорт. У меня такого никогда не было. Сереженька!
Меня еще раз поцеловали и убежали в туалет. Зеркало у нас только там. Из туалета скоро вернулись за другим лифчиком и убежали вновь. Затем пришла очередь колготок. Ну, это не эротично. Пользуясь тем, что обо мне забыли, я достал «Эрику» и водрузил на стол. Снял чехол-чемоданчик и застучал по клавишам. Поначалу на это не обратили внимания. Но затем вихрь, что метался по комнате, застыл. Через мгновение в ухо мне задышали.
— Это что?
— Пишущая машинка «Эрика». Немецкая.
— Дай!
Меня буквально столкнули со стула.
— Эй! — возмутился я.
Меня не услышали. Лиля самозабвенно молотила по клавишам. Включала регистр, меняла интервал, устанавливала поля. Я присел на койку. Пусть натешится. Наконец, Лиля перестала печатать и задумчиво посмотрела на меня. И этот взгляд мне не понравился.
— Это я себе купил, — поспешил я.
— Почему себе? — в ее голосе слышалось возмущение.
— Буду прямо на машинке писать. Как Хемингуэй.
— Ты не Хемингуэй! — тонкий пальчик обличающее ткнул меня в грудь. — Кроме того, у него не было такой как я. Будешь спорить?
— Не буду, — согласился я. — Такой как ты, точно не было.
— Вот и хорошо! — она застопорила каретку и накрыла «Эрику» чехлом. — Я ее забираю.
— Эй! — возмутился я. — Грабеж. Лифчики — тебе, колготки — тебе, теперь и машинка — тебе. А мы, что, не люди?
— Машинка — нам! — возразила она. — Я буду печатать твои рукописи. Если хочешь, под диктовку. А лифчики… Могу выделить тебе один, — она прыснула.
— Ага! — вздохнул я. — Сейчас надену и пойду по общежитию. Мигом спецбригаду вызовут. Совести у тебя нет!
— Зато есть любовь.
Легкая фигурка порхнула на кровать и повалила меня. Теплые губы нашли мои. Чего только женщины с нами не делают! Да ничего они делают. Мы все сами…