Пролистав от нечего делать газеты, Аня поняла, что в Риге тоже боятся радиоактивного облака Чернобыля и считают, что их больше всех накрыло смертельным излучением. Больше, чем Украину, Белоруссию и Скандинавию. Так, во всяком случае, утверждал местный специалист.
Михаил Шломович пришел в пять минут второго — маленький, с отвисшим животом, круглой плешью на макушке и остатками волос над ушами. Нос у него был большой, висячий и пористый, а под носом — сопелька маленьких усиков. Он весело взглянул на Аню и тихо засмеялся.
— Э-э, ты совсем, я имеют сказать, русская! Мало что взяла от Сары! Папина дочка, я тебе так скажу. Ни на идиш, ни на иврит, конечно, не разговариваешь?
— А что это такое? — спросила Аня.
— Так я и знал! — всплеснул короткими ручками Михаил. — Идиш, моя дорогая, это еврейский сленг на базе немецкого языка, и на нем имеют честь разговаривать все евреи Европы. Ужасный, исковерканный, варварский язык. А иврит — древний, благородный язык нашего народа, на котором мы разговариваем несколько тысячелетий и которого лично я — ни в зуб толкнуть. Пойдем покушаем, и я тебе покажу, где ты будешь жить.
Они вышли из комнаты, добрались до кухни. В углу у окна оказалась узкая дверь, которую Михаил предупредительно распахнул.
— Вот твои апартаменты, моя дорогая. Дом наш постройки двадцатых годов этого века — того времени, которое латыши называют «латвийским временем». Потом у них было «немецкое время», сегодня — «русское время». А эта комнатушка строилась специально для кухарки или прислуги, которая спала при кухне. Сама можешь понимать, что прислуги теперь нет и эта комната тоже моя. А теперь — твоя.
Комнатушка вмещала в себя кровать, старинный шкаф для одежды, малюсенький столик, стул и табуретку. На стене висело большое белое полотнище, на котором синими нитками был вышит рисунок: два смешных гнома в колпаках сидели на кровати и, похоже, ссорились из-за ночного горшка.
— Обижаться на жилплощадь тебе не надо, — все так же весело продолжал Михаил. — Конечно, я могу поселить тебя в своих хоромах, в проходной комнате, где я спал, пока не умер Арон, но я подумал, что ты девушка молодая, темпераментная, у тебя своя самостоятельная жизнь, и отдельная комната с независимой дверью будет для тебя лучше. Да? Я правильно говорю?
Аня пропустила мимо ушей непонятное и щекотливое замечание насчет ее темперамента и ответила:
— Да, конечно. Это даже хорошо.
— Мишель Шломович всегда правильно говорит! — обрадованно сказал дядя. — Когда придешь, когда уйдешь — всем будет без большой разницы. Скажи, что я прав?