Закрепив мешок с серебром на луке коня, одним прыжком, не смотря на общий вес с оружием и снаряжением, взлетев в седло, вызвав одобрительное кряканье старого воина из сопровождения, и управляя одними ногами, тут тоже тренировка нужна, двинул за гонцом к месту судилища, как я понял, именно туда стекался весь народ. Да уж, столпотворение, кажется, тут собрались все жители, одеты празднично, как будто что-то отмечать собрались, живописность цветов поржало. Иноземцев тоже хватало, что не без интереса следили за всем. Похоже, некоторые просто не понимали, что происходит и пришли за компанию, посмотреть что будет.
Когда мы подскакали к площади, людей сдерживали дружинники, я покинул седло следом за сопровождением, и особо не чинясь, прошёл в круг с мешком в руке. Осторожно опустив его на землю, осмотрелся, ожидая князя, вынесенное высокое кресло, даже скорее стул обитый кожей с высокой спинкой, видимо считалось тут что-то вроде трона. Князь вышел довольно быстро, ждать его не пришлось, вокруг трона собралась знать, и начался суд. Сначала один из бояр описал, что случилось на подворье почившего посадника, а то, что он умер в муках от ранения в живот, было подтверждено лекарем, тут уже я выяснил, что вор-боярин был ему родственником, родной брат жены, потом видакам дали слово и вдове посаднику. Только после них под шум толпы, те были не на моей стороне, слово дали мне. Вот тут уже я развернулся во всю, что такое реклама и информационная война мне было хорошо известно, так что я использовал все современные наработки. Речь моя была гладкая, я старался говорить, чтобы местные меня понимали, так что в моей речи преступления боярина и его родственничка взлетели на огромную высоту. У них разве что рогов не было и оружия дьявольского, но вроде хвост чертей и серу я от одного унюхал. В общем настроении толпы теперь было полностью на моей стороне, я смог её зажечь, правда, излишне высоко, уже раздавались крики, что надо идти сжечь подворье мёртвого посадника вместе с его семьёй и слугами, чтобы нечисть не разбежалась по городу. Чуть на жену не накинулись, толпа колыхнулась к ней, пребывающей в ужасе. Едва успокоил их, князь это видел и благодарно кивнул мне, его изрядно напрягла реакция толпы на мою речь.
Когда я замолчал, вдруг слово взял один из священнослужителей что стояли в свите князя, он сделал пару шагов и, рассматривая меня, спросил:
— Веруешь ли ты, сын мой?
С интересом изучив его, я ласково спросил:
— Ты назвал мою мать шлюхой?
От моего вопроса тот аж онемел, и заметно растерялся, но быстро пришёл в себя, сказав: