На трезвую голову такое не решить. Я откупорил стеклянную фляжку, но глотнуть не успел — идиллию нарушил грохот скорострелки. Трассеры прошли над кронами, вонзившись в многострадальный отель. Похоже, все что ниже им просто не видно. Поставив коньяк на бетон, я привстал, пытаясь понять, где расположилась скорострельная дура.
Примерно поняв где, я припал к коньяку, продолжая пикник на обочине.
Горячие арабские парни, с перерывами, долбили отель минуты две. За это время я успел допить и принять решение — не стоит плевать против ветра. В прошлой жизни из меня ни хрена не вышло. Рискну начать новую.
Осталось понять — с чего? Я задумался…
Вторник. Утро, 8.00.
Отель переменился. Под козырьком подъезда возникла составная, «трех-диванная» баррикада, включающая в себя помимо мебели две малолитражки. Пикап, развернув, притулили сбоку. За пулеметом был незнакомый мужик, расположившийся с максимальным комфортом — на затащенном в кузов, белом, пластиковом стуле.
Передовой дозор в составе двадцати с лишним рыл, стоял за баррикадой, вооружившись автоматами и пивом. Встревоженные рожи, местами — откровенно мрачные. Баррикада тихо гудела голосами и пыхала сигаретным дымом. При виде меня тихий говор смолк.
— Свои, — на всякий случай опознался я.
Четверть «похмельной команды», затесавшийся в эти ряды, подтвердил, — Наш.
Как источник свежих новостей я оказался в центре хмурого, настороженного внимания.
— Что там?
— По поселку заложники бегают. Видел человек двадцать.
— А эти?..
— Арабы? Видел разок.
— И?..
— Две машины шли со стороны трассы. Скажем так — особого желания воевать у них не заметно.
— А власти?
— Вот власть, — я похлопал по автомату. — В кузове — еще одна торчит. Других нет.
Жестом прервав желающего оспорить, я добавил. — Минут через десять договорим, подойду, — и не дожидаясь ответа пошел в отель.
Внутри, хорошо ощущаемая тревожность, уступала место подавленности и страху. Диваны, кресла, стулья, местами — пол, везде сидели беженцы с потухшими глазами. Самый настоящий, до смерти перепуганный, табор. В проходах бродили обеспокоенные «хозяева». У бара тихо бухали — приход коммунизма отмечали немногие. Как показалось — просто заливали страх.
Несмотря на количество собравшихся, было тихо. На шум разъехавшихся дверей обернулись почти все. Такого количества отчаявшихся глаз я не видел ни разу в жизни. Скрестившись на мне этот коллективный взгляд надавил физически, породив неодолимое желание развернуться, сбежать. Упрямство свело скулы, не давая сделать шаг назад. Сжав зубы до скрипа, я ощутил прилив злости и бешенства. Только бешенство помогло пройти страшный в своем отчаянии, молчаливый, людской коридор.