Книжный рынок, по утверждению специалистов, требует романов. Детективных, любовных, мистических, криминальных, бытовых, исторических, биографических. Или хотя бы длинных текстов, которые за роман выдать можно. И, в целом, недостатка в них нет: полки магазинов забиты беллетристикой, и подавляющее большинство книг преподносятся как романы. Сборник рассказов найти очень сложно, издание их в книжном формате дозволяется, как правило, очень немногим – или бесспорным лидерам продаж, или сатирикам. Рассказы сегодня у книжного бизнеса не в чести, и писать их вроде как не прагматично, – вряд ли продашь.
И все же рассказы пишутся, в том числе пишутся и только входящими в литературу, еще не обретшими имя и авторитет людьми. То ли они не шибко-то признают более крупные формы, то ли, что мне кажется маловероятным, боятся взяться за роман или за его подобие. И особенно ярко форма рассказа за последние годы расцвела в прозе так называемых тридцатилетних, – здесь появились даже те, кого определили наследниками Бунина, Казакова, Чехова. Но книг этих наследников мы почти не встречаем, знаем их вещи в основном по журнальным публикациям, малотиражным коллективным сборникам. И не исключено, что, продолжив работать в немодном формате, они так и останутся писателями для узкого круга.
Нет, конечно, многие сверстники рассказчиков Дмитрия Новикова, Ильи Кочергина, Александра Карасева давно зарекомендовали себя как мастера крупных форм. Олег Павлов, например, с «Казенной сказкой» и «Делом Матюшина», Дмитрий Быков с «Оправданием», «Орфографией», «Эвакуатором», фантаст Сергей Лукьяненко, Александр Гаррос и Алексей Евдокимов с «голово[ломкой]»… Но все-таки, на мой взгляд, это поколение – родившихся в конце 60-х – начале 70-х – полнее и точнее выражает себя в рассказах. И недаром, наверное, букеровский лауреат прошлого года Денис Гуцко на вопросы журналистов о своих творческих планах неизменно отвечает «пишу рассказы, готовлю книгу рассказов», Евгений Гришковец, обретший популярность как прозаик, автор романа «Рубашка» и повести «Реки», считает сборник рассказов «Планка» важнейшей частью этой своего рода трилогии, а критик Андрей Рудалев объясняет расцвет рассказа тем, что «малая форма… является отражением времени. Времени, которое характеризуется отсутствием гран диозного, героического… обмельчания основных тем, девальвации системы ценностей. Времени, когда человек подвергается испытанием не силы, а бессилия, не воли, а безволия».