Конгревова ракета (Сенчин) - страница 136

.


Да, золотую середину найти очень сложно: кому-то рассудка не хватает, чтобы проза настоящая получалась, кому-то рассудок мешает вырваться за установленную им самим жесткую грань…

6. Чего ожидать

В главке, посвященной Дмитрию Новикову, я умышленно обошел вниманием его второй, знаковый сборник «Вожделение». Он имеет подзаголовок – «повесть в рассказах», что дало Валерии Пустовой повод провести дотошный анализ каждого рассказа, найти минициклы и выстроить сверхсюжет книги («Новый мир», 2006, № 5). Действительно, сюжет (или сверхсюжет) в «Вожделении» есть. Но рассказы новые (не входившие в «Муху в янтаре») очень сильно отличаются от ранних.

Новиков сохранил своего героя (правда, в прекрасном рассказе «Предвкушения» герой – мальчик, в рассказе «Другая река» введена линия легендарного святого Варлаама Кольского), Новиков продолжает изучать те же проблемы, использует тот же стиль повествования. Однако если в ранних рассказах мы видим человека, на первый взгляд, органичного в этом мире, но в какой-то момент попадающего в особое состояние, когда, грубо говоря, ему открываются высшие законы существования, когда он вдруг понимает, что живет не так, что запутался и почти растворился в ежедневности, в мелких проблемах, чувствует в себе силы изменить свою жизнь, взбунтоваться, когда он, пусть на мгновение, но обретает счастье, то в позднейших, по теме вроде бы близких, мы наблюдаем не момент, а историю этого попадания. И сила воздействия текста-истории неизбежно снижается по сравнению с текстом-ситуацией; от рассказа Новиков постепенно переходит к новелле, а то и к более крупным формам. Черты повести проступают в рассказах «Другая река», «Кло», «Гордость и страх», «Переустройство мира», «Происхождение стиля». Это по сути конспекты крупных вещей. (Правда, и в сборнике «Муха в янтаре» есть нечто подобное – «SECTIO» и «Комплекс полноценности», но критики или не замечают этих рассказов, или упоминают о них вскользь.)

Конечно, такая писательская эволюция – эволюция от рассказа к повести, к очерку, к роману – закономерна и понятна. Но в случае Новикова возникает опасение: не поблекнет ли, не превратится ли в картонного его лирический герой, не ослабнет ли совсем та струна, что делает почти каждый его рассказ настоящим произведением литературы. Признаки этого ослабления, по-моему, уже чувствуются, когда Новиков внутри рассказа начинает отвлекаться на прошлое героя, на окружающих его людей; в произведении более крупном таких отвлечений будет куда больше… Хотя и в том, что делал Новиков ранее, чувствуется близость к исчерпанности: