Дальнейшие полторы страницы (текст действительно крошечный) – обоснование такого поведения.
Герой начитан, циничен и то ли умен, то ли безумен. Шагая в парк и пугая редких прохожих, качаясь на турнике, он размышляет:
В конце концов, позволить себе одеться бездумно или вообще «никак» – роскошь в муниципальном мире. И в природе этой роскоши заключено то, что мы напрасно утаиваем от самих себя – чувство родства с третьестепенными приметами времени, кроме которых, по сути, нет больше ничего, ведь явления первой величины доживают последние промозглые деньки в лживых обещаниях и риторических фигурах.
Весь двадцатый век наиболее психически здоровые люди старались на одной невозмутимой интонации говорить и про покрой одежды, и про стать загорелого торса, и про абортивный материал, и закоулки для развития в себе такого чудесного отчуждения современник может отыскать в любом районе Москвы. Достаточно развить наблюдательность. Главное, чтобы поблизости не горела помойка, не велись дорожные работы и не шумела пьяная компания.
Можно счесть поведение героя глупым протестом, посмеяться, хотя нельзя не принять, что в этом прикиде да после физических упражнений он чувствует прилив сил, ощущает себя мужчиной. А это, пусть не в литературе, так в реальной жизни, – самое важное.
К сожалению, и Кочергин, и Зоберн в последние годы очень редко публикуются (а значит, видимо, мало пишут, так как и тот и другой востребованы, по крайней мере, в толстых журналах). А обоим, как мне кажется, есть что сказать. Кочергин большую часть времени живет в настоящей (каких мало осталось по России) деревне на краю Рязанской области, Зоберн ведет скрытную жизнь в Москве, наверняка следя за развитием или же деградацией персонажей своих прежних рассказов. Думаю, их художественные наблюдения-летописи обогатили бы нашу литературу. Сейчас же мы имеем дело с фрагментами этих летописей.
Еще один автор, обретший известность несколько лет назад, – Дмитрий Данилов.
Сначала известность его ограничивалась узким, но благодарным кругом читателей. О его книгах «Черный и зеленый» и «Дом десять» восторженно спорили в литературных кафешках, давали друг другу почитать редкие экземпляры (тиражи были крошечные). Та проза Данилова действительно заслуживала чтения и восторга – он нашел в окраинных районах Москвы особую поэтичность, каждую никчемную мелочь украшал и делал произведением искусства.
К тому же читать Данилова было легко и приятно – не очень часто в нынешней литературе встречаются писатели, способные подбирать слова так, чтобы взгляд не спотыкался, не буксовал, не отпрыгивал в ужасе или негодовании.