Рассчитывать на забвение не приходилось: воспоминания смеялись, лишая сна и покоя, призраки прошлого становились злее, раздражая своей настойчивостью, и он снова и снова проигрывал в бессмысленных сражениях с самим собой.
А работа становилась той отдушиной, через которую проникал свежий воздух, насыщающий легкие свободой. Мог бы – увеличил нагрузку, но ограниченность времени в сутках не позволяла реализовать подобные мечты.
Письма необъяснимым образом вписывались в его сумасшедший ритм. Когда около года назад Алиса предложила писать и ему, эта идея выглядела смешной. Ну какой из него целитель чужих душ? Разве можно исполнять чужие желания, будучи лишенным сладости собственных осуществленных надежд? Но странная девушка со сказочным именем оказалась настойчивой. Она всегда находила неопровержимые аргументы, и проще было подчиниться, чем доказывать что-то уверенной в своей правоте девчонке. А согласившись на нелепое предложение, увидел другой мир, где боль и отчаянье отступали перед дерзостью убедительных слов. Наблюдая, как растревоженное собственными проблемами девичье сознание слагает волшебные мотивы для незнакомых людей, не мог не позавидовать такой силе. Алиса уступала ему в возрасте, но превосходила мудростью, помогающей заглушить переживания, которые в избытке наполняли и ее жизнь.
Он всматривался в скупые строчки на экране и как будто слышал взволнованное дыхание незнакомки. У нее от усталости припухли веки, волосы выбились из прически, рассыпавшись по округлым плечам. Пишет, торопясь, чтобы не передумать, слегка покусывая губу и тем самым приводя себя в чувство. Ранимая, испуганная, кем-то очень сильно обиженная и оттого неуверенная в себе. И почему-то до невозможности похожая на Арину. Вспомнил трогательное волнение, окрасившее румянцем нежную кожу на лице, когда женщина помахала ему на прощанье. И то, как она прощалась с другими, не смея открыто взглянуть на них. Та же напряженность переполняла строки из письма. И та же надежда была неумело спрятана за равнодушными буквами.
За окном завывал ветер, привычный спутник зимних месяцев в их городе, и мужчина невольно подумал, как тяжело, должно быть, в такую погоду одинокому сердцу. Вместо того, чтобы спать, она пишет никому не нужную благодарность, пытаясь найти для себя собеседника. Кривоватая усмешка коснулась губ: он только и может, что набросать ей пару строк в ответ. Вряд ли эти слова утешат, но почему бы не попытаться? Может быть, завтра в чьих-то красивых глазах будет поменьше грусти?
Нину всегда возмущало его умение находить красивое в любой женщине. Она откровенно ревновала, не скрывая этих чувств, выискивая все новые причины для недовольства. Но ведь на самом деле в каждой: и в крошечной девчушке, едва научившейся ходить, и в иссеченной морщинами старушке жило свое очарование, которое невозможно не заметить. Однако попытки что-то объяснить жене чаще всего оставались безуспешными: она утешалась лишь его объятьями, не внимая словам, но успокаивалась только до грядущего мгновенья, когда все повторялось вновь. Ее обиды, его вина, слезы, нежность, ошибки, сплетающиеся в неподъемный ком… Если бы он знал, что этот ком однажды раздавит их хрупкое семейное счастье, предпочел бы ослепнуть, чтобы не видеть чужую красоту. Да только, как оказалось, не только сам на нее любовался…