Терпения больше не осталось, как и сдержанности, которой Арина всегда гордилась. Губы сделались непослушными, а от покрывающего ее лицо дыхания мужчины веяло таким жаром, что хотелось сгореть в нем. Добровольно сдаться в плен, подчиниться в схватке, где заведомо не было проигравших.
– Я и не хочу, чтобы ты останавливался…
Пуговицы градом рассыпались по полу, когда она дернула в стороны полы рубашки. Впилась в обнажившуюся кожу сумасшедшим, несдержанным поцелуем, ухватилась руками, не в состоянии сдержать переполняющую ее дрожь.
– Родная… – тело откликалось быстрее, чем он успевал к ней прикасаться. Горячее черное море окутало с ног до головы, и в нем не было месту ни свету, ни воздуху, – только огонь, и сладкая, томительная нега, срывающая с тела последние оковы стыдливости.
Впилась ногтями в плечи, подаваясь навстречу рукам, нетерпеливо срывающим одежду, снова застонала, подгоняя. То ласкала, то гладила, то снова цеплялась непослушными пальцами, уже почти не отвечая на болезненные от своей несдержанности поцелуи. И лишь ощутив, что от грани, превращающих двух в одно целое, их отделяет одно-единственное движение, невольно сжалась, понимая, что неизбежно последует теперь. Испугалась – но только на короткое время. Предстоящая боль была слишком хорошо знакома, но сейчас не отталкивала. Ради всей этой неповторимой нежности и кипучей страсти Арина была готова закрыть глаза на дискомфорт плоти.
***
Что будет после его пробуждения? Когда развеется окружающая их темнота, спасительная и желанная, каким станет прозрение? Его? Для самой Арины все предельно ясно, ее чувства теперь, после пережитого сладкого безумства лишь упрочились, обретя вполне конкретное наименование. Сердце было переполнено восхищением к мужчине так же, как тело – исполнившимися желаниями. Запретными, немыслимыми – и самыми вожделенными. Вот только тот, кто стал источником всего этого смятения и не представлял, кого держит в своих руках. Как она сможет смотреть ему в глаза? Как посмеет произнести хоть слово в свое оправдание? И можно ли хоть чем-то оправдать то безумство, в которое втянула их обоих?
Ей стало холодно. Сильные руки все так же продолжали обнимать, крепко и бережно одновременно, сухие, горячие губы чуть подрагивали, при вздохе касаясь кожи на ее лице. А она леденела, понимая, что конец уже не просто близко, – он втягивает ее в свою бездну, разевает зловещую пасть, глумясь над обессиленной женщиной, позволившей себе на мгновенье поверить в сказку.
Ему было хорошо. Даже жалкий, ничтожный Аринин опыт не позволял в этом усомниться. Так пусть и останется… воспоминание о незнакомке, подарившей удовольствие. Насытившей тело. О маленькой птичке, которую он придумал. Которой не было, да и не могло быть в реальности.