Последнего, скажем прямо, не бывало. Разве могло прийти в голову дворянину Тургеневу или графу Льву Толстому, что, поскольку их любимый поэт и близкий друг Фет по бумагам разночинец, посему они с ним не станут и знаться? Чушь какая-то! Но что можно было поделать с уязвлённым самолюбием...
Наконец он решился на самую крайнюю меру — написал царю. Он тоже решился просить, но не того, что просил у императора, к примеру, граф Алексей Толстой. Отставной гвардии штабс-ротмистр А. А. Фет просил высочайшей милости присоединить его «к роду отца со всеми правами, этому роду принадлежащими».
Лев Николаевич Толстой, которому Фет тут же сообщил о своей радости, ему ответил: «Очень удивился я, получив ваше письмо, дорогой Афанасий Афанасьевич, хотя и слышал... давно уж историю всей этой путаницы; и радуюсь вашему мужеству распутать когда бы то ни было. Я всегда замечал, что это мучило вас, и, хотя сам не мог понять, чем тут мучиться, чувствовал, что это должно было иметь огромное влияние на всю вашу жизнь».
Слов «чем тут мучиться» Фет явно постарался не заметить. Царский указ, даровавший ему отныне дворянское звание, казалось, и впрямь стал для него словно венцом всех его жизненных свершений. Он даже не понял, почему самые близкие его друзья, которых он когда-то несправедливо подозревал в некоем отчуждении от него, именно теперь стали как-то насмешливо относиться к тому, что он, известнейший в русской литературе Фет, стал вдруг с особым наслаждением подписываться своим новым именем: Шеншин.
По этому поводу чуть ли не дошло до разрыва отношений с Иваном Сергеевичем Тургеневым, который якобы где-то неосторожно обмолвился о том, что давно знает прекрасного поэта Фета, но ничего не читал шеншинского.
Фет никогда не заговаривал с Алексеем Константиновичем Толстым о перемене в своей судьбе. Слишком уж полярно противоположны оказались их жизненные поступки.
В конце концов, поведение Фета можно понять. Труднее, должно быть, и теперь понять и принять то, как распорядился собственною судьбою граф Толстой.
В самом деле, много ли в истории найдётся лиц, которым самим фактом происхождения и связей было предопределено место в кругу сильных мира сего, что так высоко ценится среди многих и многих людей?! Но, наверное, ещё меньше в истории тех, кто, следуя велению своего сердца, обрёл в себе силы отказаться от самых искусительных соблазнов власти и оценить самые громкие и соблазнительные звания и чины как ненужную шелуху.
Увы, кроме Ивана Ивановича Шувалова, в русской истории мы не назовём никого. Будучи фаворитом императрицы Елизаветы Петровны, он нашёл в себе силы, чтобы не пойти проторённым путём «людей в случае», и отказался от графского достоинства, предложенного ему императрицею, не принял от неё в дар ни одной деревни. В истории он остался другом и покровителем великого Ломоносова и основателем Московского университета и Петербургской академии художеств.