«Неужели изъявлением желания переменить род службы заслужил я от Вас столь несправедливую и для меня уничтожительную угрозу, что Вы меня выкинете из дому и лишите навсегда помощи, которую я мог ожидать? Можете ли Вы думать, граф, что сердце моё столь низко, чувства столь подлы, что я решусь оставить своё намерение не от опасности потерять Вашу любовь, а от боязни лишиться имения? Никогда слова сии не изгладятся из моей памяти.
Я думаю, что, вступая в военную службу в то время, когда отечество может иметь во мне нужду, я исполняю долг верного сына оного, долг тем не менее священный, что он некоторым кажется смешным и презрительным...
Я не прошу у Вас ни денег, ни какой-нибудь другой помощи; пускай нужда и нищета меня настигнут, я буду уметь их переносить; одно лишение Вашего благословения может меня погубить безвозвратно...»
И — ни слова о перемене намерения.
Да и как он мог отказаться от своего решения, когда в пределы отечества вот-вот должен был вступить со своими войсками Наполеон? Все споры теперь могло решить лишь время, и посему только что испечённый ротмистр с учёным дипломом занёс ногу в стремя и со своим Третьим Украинским казачьим полком умчался навстречу уже разыгравшейся войне.
Колонны французов осаждали Смоленск, штурмовали редуты у Бородина, затем из сожжённой Москвы устремлялись к Малоярославцу, а неуловимые и быстрые как ветер казачьи эскадроны в партизанских рейдах громили тылы доселе непобедимой армии.
Так с боями полк, в котором служил Алексей Перовский, прошёл по земле Польши, потом вступил в Германию, особо проявив себя в конце восемьсот двенадцатого и летом восемьсот тринадцатого года в сражениях под местечками Морунген и Лосецы, под Дрезденом и при Кульме.
Личным мужеством и храбростью отличился молодой штабс-ротмистр. Но кроме ратных дел навсегда вошло к нему в душу как самое яркое впечатление славное людское содружество воинской семьи.
Ему сразу же пришлись по нраву старая казачья вольность и лихое удальство, храбрость, взаимовыручка и лукавая природная хитрость его новых друзей, окрашенная мягким малороссийским юмором. Так и казалось, что эти свойства — из песен и легенд, от их общего народного корня, от тех предков, что жили когда-то в вольной Запорожской Сечи.
Подражая старым казакам, Алексей поймал себя на том, что и сам стал ходить по земле особенно, вразвалку, избочась, часто сощуривался, как, по его мнению, прилично было вести себя истому степному воину, проводящему большую часть своей жизни в седле.
Нравились кочевой бивуачный быт, пахнущий горьковатым дымком, ловкая смётка, позволявшая казаку в любых условиях чувствовать себя на походе как дома — из пригоршни напиться, если надо, из ладони пообедать.