— Если не возражаешь, Софи, давай присядем.
— Опять нога или боль в пояснице?
— Не будем омрачать такой чудный день упоминаниями о хворостях, — улыбнулся Толстой и, опираясь на суковатую палку, инкрустированную тонкой серебряной нитью, грузно опустился на скамью. — Я намеренно остановился здесь, дорогая, чтобы ты могла насладиться видом, который открывается с этой точки Брюлевской террасы на Эльбу. Взгляни: мы на вершине, а внизу — гибкая голубая лента реки и неоглядные дали. И повсюду — медовый аромат липового цветенья. Ну, разве не напоминает тебе всё это дали Смалькова, Пустыньки или Красного Рога? Вот за что я люблю Дрезден и почему выбрал сей город для нашего с тобой обручения.
Толстой пытался быть лёгким, весёлым, но Софья Андреевна с тревогой замечала, как за последние месяцы стало отёчным его лицо, под глазами образовались мешки, появились частые головные боли и одышка. А может, это следствие временного переутомления? Он стал работать как никогда — ночами в кабинете не гасится свет, войдёшь — всё в густом слоистом сигарном дыму, и он, обхватив лоб ладонью, — над исписанными вдоль и поперёк листами. Нет, надо раз и навсегда распроститься с дурацкой манерой курить — он же дал слово! — и ночными бдениями за письменным столом. Впрочем, а она сама разве не проводит почти все ночи напролёт с книгой в руке, до рези в глазах?
Отныне им обоим следует серьёзно отнестись к своему здоровью: после двенадцати лет совместной жизни Софи наконец получила развод и они смогли обвенчаться. Это произошло всего несколько месяцев назад, третьего апреля 1863 года, в небольшой православной церкви рядом с вокзалом Нойштадт.
Толстой прав: он не мог для такого значительного события выбрать иной город, кроме любимого Дрездена.
— Помнишь Неаполь — шумный, набитый людьми, где мы с таким трудом смогли отыскать для себя квартиру? Залив — вот и вся тамошняя прелесть, — сказал Толстой. — Нет, ты не подумай, что я нечувствителен к прелестям Италии. Но с каких-то пор я перестал находить в итальянских городах ту моральную атмосферу, которую нахожу в Дрездене. Будто здесь в воздухе растворены своеобразные ингредиенты, необходимые для моих психических лёгких. Ты не находишь?
— А как же твоя артистическая эпоха, которую ты ещё четырнадцатилетним открыл для себя в Италии? — спросила Софи. — Может, ты всё это придумал, когда рассказывал мне в первые дни нашего знакомства, чтобы быстрее завлечь моё сердце?