Ты, уцелевший в сердце нищем,
Привет тебе, мой грустный стих!
Мой светлый луч над пепелищем
Блаженств и радостей моих!
Одно, чего и святотатство
Коснуться в храме не могло;
Моя напасть! моё богатство!
Моё святое ремесло!
Проснись же, смолкнувшее слово!
Раздайся с уст моих опять;
Сойди к избраннице ты снова,
О, роковая благодать!
Уйми безумное роптанье
И обреки всё сердце вновь
На безграничное страданье,
На безграничную любовь!
Как всякий истинный поэт, она беззаветно любила своё святое ремесло и, наверное, ради него и жила, влача порою нищенское существование. Такую безоглядную, всепоглощающую любовь к искусству дано испытать не каждому. Она — удел истинных художников. И наверное, судить о ней также не каждому дано. Как не каждому дано понять, почему в глазах художника не всегда видны слёзы — они высохли, перегорели, чтобы явиться такими, к примеру, строчками;
Бегут вдоль дороги всё ели густые
Туда, к рубежу.
Откуда я еду, туда, где Россия;
Я вслед им гляжу...
Нет, недаром, ещё живя в России, молодая, восемнадцатилетняя девушка покорила поэтические сердца Адама Мицкевича, Баратынского, Языкова, Вяземского и известного немецкого учёного Александра Гумбольдта. Писавшая стихи почти на всех европейских языках, она, ещё совсем юная, издала в Лейпциге переводы русских поэтов, заслужив одобрение Гёте. И как же не восхищаться тем, что вновь зазвучал её голос, проснулось смолкнувшее слово!
Наверное, года два назад здесь, в Дрездене, свёл их случай. Также летним днём, когда цвели липы, на Брюлевской террасе он и Софи приметили бедно одетую женщину, одиноко сидевшую на скамейке. Весь вид её говорил о том, что она — чужая в этом городе и никого в нём не знает, хотя всё, кажется, до неё доходило из того, что говорили прохожие.
Немка — чужая в своём отечестве? Прохаживаясь вдоль аллеи, они подошли поближе, и Толстой нарочно, перейдя с немецкого, заговорил с Софи сначала по-французски, потом по-итальянски, по-английски. Видно было, что все языки женщине одинаково известны — она чуть приподняла лицо, и оно заметно оживилось. Тогда Алексей Константинович заговорил по-русски. О Боже, что произошло с незнакомкой! Она встала и порывисто бросилась к Толстым: «Родная русская речь... Вы — из России?»
Тогда она жила в отеле «Полония», в крохотной комнатушке, сплошь заваленной книгами, альбомами и рукописями. Смущаясь своей бедности, она провела гостей в убогое жилище, и разговор, конечно, сразу зашёл о поэзии.
Только здесь до Толстого и Софьи Андреевны дошло, с кем они познакомились. Все, кто имел в России отношение к литературе, должны были знать историю Каролины Павловой. Совсем молодой она впервые появилась в салоне Зинаиды Волконской. Дочь профессора физики и химии Медико-хирургической академии в Москве Карла Ивановича Я ниша, Каролина с детства писала на двух родных языках — русском и немецком, потом легко овладела другими. Юная поэтесса познакомилась с Адамом Мицкевичем и брала у него уроки польского языка. Поэт сделал ей предложение, но родители, главным образом богатый дядюшка, завещавший своё состояние племяннице, отказали бедному поляку-изгнаннику.