Он остановился и неожиданно рассмеялся:
— А знаете, как с подобными прогрессистами следует бороться? Не казематами и Сибирью — дать каждому Станислава на шею! Ведь к чему они все стремятся? К тому, чтобы их отметили, к власти...
Где-то у него были набросаны стихи, которые можно было бы сейчас вставить в разговор. Да не окончил их ещё. Будет время, завершит и обязательно прочтёт Ивану Сергеевичу. Фет рассказывал, как наизусть продекламировал Тургеневу весь «Сон Попова» — и тот был в восторге. «Попов» — сатира на Третье отделение, которому в любой нелепице видится государственный заговор. Эти же, о ком сейчас речь, готовы установить такое «равенство», что Боже упаси. Нет, и с ними ему не по пути.
Честь вашего я круга,
Друзья, высоко чту,
Но надо знать друг друга.
Игра начистоту!
Пора нам объясниться —
Вам пригожусь ли я
Не будем же чиниться,
Вот исповедь моя!
......................
И всякого, кто плачет,
Утешить я бы рад —
Но это ведь не значит.
Чтоб был я демократ!
..................................
Во всём же прочем, братцы,
На четверть иль на треть.
Быть может, мы сойдёмся,
Лишь надо посмотреть!
......................................
Чтобы в суде был прав
Лишь тот, чьи руки черны,
Чьи ж белы — виноват,
Нет, нет, слуга покорный!
Нет, я не демократ!
.............................................
Чтоб вместо твёрдых правил
В суде на мненья шло?
Чтобы землёю правил
Не разум, а число?
........................................
Чтоб каждой пьяной роже
Я стал считаться брат?
Нет, нет, избави Боже!
Нет, я не демократ!..
............................................
И каждый гражданин
Имел чтоб позволенье
Быть на руку нечист?
Нет, нет, моё почтенье!
Нет, я не коммунист!..
— Ваше сиятельство, Алексей Константинович, проснитесь! — Михайло, сначала робко, потом всё настойчивее, тряс за плечо.
Толстой чуть размежил веки и снова их закрыл — ему показалось, что стихотворение, которое он сейчас сочинил во сне, теперь, при пробуждении, начало рушиться, таять и вот-вот готово было исчезнуть вовсе. Однако вновь провалиться в дрёму, чтобы сохранить придуманное, он уже не мог, и стихи, пришедшие во сне, улетучились, не оставив следов.
Какое же это мучение — болезнь! Тургенев прав: жизнь — мельница, перемалывающая человека в сор, в пыль.
Уже несколько месяцев подряд половину торса словно обжигало кипятком. Вдобавок же — непроходяшие головные боли, будто затылок и лоб стиснуты стальным обручем, и — проклятая астма, прерывающая дыхание. Если бы не было совестно окружающих — кричал бы в крик!
Только и помогает снять чудовищные боли — игла под кожу. Порция морфия — и тихое, благостное оцепенение разливается по всему телу.