- Чего... - пробормотал Кирнан, выбитый из колеи неожиданным поворотом.
- Сколько ваших товарищей было ... убито? - Гильермо не столько требовал ответа, сколько рассуждал вслух, разматывая неожиданную мысль, словно клубок путанных нитей, стараясь разложить все в первую очередь для себя. - Сколько семей осиротело? И что они готовы были бы отдать ради встречи со своими любимыми? Целыми или ранеными? В любом виде?
Максвелл тяжело дышал, затягивая и выпуская воздух сквозь стиснутые зубы.
- Я был лучшим стрелком полка... - глухо отозвался он, наконец. - Снайпером-скаутом, человеком «лучшего выстрела». А теперь я калека. И могу только наниматься в самые паршивые банды, потому что больше нигде не берут.
- Но вы живы, - по-прежнему строго, с непреклонной уверенностью сказал Гильермо. - Сколько ваших друзей вернулось с войны без рук, без ног? А сколько...
Боскэ немного подумал. Как ни странно, Кирнан молчал, вслушиваясь в слова «попа».
- Я никогда не воевал и не видел войны, - тихо выговорил Леон. - Но читал, что многие просто сходили с ума. Их рассудок давал трещину, и больше никогда не исцелялся. Они превращались в несчастных детей, на иждивении родственников. Мне кажется, что ... такой ... удел страшнее любого увечья. Может даже страшнее смерти. Когда отец, муж, брат - присутствует рядом, но это лишь его тело. Оболочка, лишенная всего. И разве это не удача, когда тебя ... такое ... не коснулось?
Максвелл ударил молча, изо всех сил. Немного промахнулся и чудом не сломал Боскэ челюсть, лишь скользнув костяшками по губам. Теплая жидкость заструилась по лицу Гильермо, попала на язык.
- Заткнись, поп, кастрат чертов, - прошипел Кирнан. - Заткнись и не смей больше про семью! Ни слова!
Гильермо молча вытер лицо рукавом. Губы сильно болели, лицо жгло. Но в душе почему-то не было ни капли страха. Почему-то... Быть может из-за того, что Боскэ испытывал жалость к ударившему. Несчастный рыжий калека не понимал, что есть Божий Промысел и сколь милосердным тот оказался к бывшему солдату. Но это была не вина, а беда англичанина, достойная сочувствия.
- Иногда я думаю о том, что такое молитва, - вымолвил Боскэ. Слова прозвучали невнятно из-за опухающих губ, но Максвелл понял.
- Еще захотел? - грозно вопросил рыжий, снова сжимая кулаки.
- Только, пожалуйста, не говори никому, - попросил Гильермо, и Кирнан поперхнулся от неожиданности.
- Э-э-э... чего? - глупо пробормотал он.
- Пожалуйста, не говори никому, - повторил монах, старательно выговаривая слова, чтобы его поняли. - Эти мысли ... церковь бы их не одобрила. Так вот, иногда мне кажется...