- Методы и то, насколько далеко готовы зайти приверженцы радикальной реформации. Впрочем, это тема отдельного разговора. Думаю, вы поверите мне на слово, что они готовы зайти весьма и весьма далеко.
- У них тоже есть какое-нибудь национальное название? - уточнил Гильермо.
- Между собой их называют «римлянами», потому что костяк группы составляют итальянцы, отодвинутые французами от главных вопросов, в том числе и финансовых. Однако в последнее время среди них все больше представителей Нового Света. Испаноговорящая Америка и Луизиана - наш стабильный оплот, таким образом, поневоле приходится продвигать иерархов из их среды.
- Насколько я помню, кардиналов из Америк практически нет.
- Их пятеро. Но там традиционно сильный и многочисленный епископат, его мнение приходится учитывать, чем дальше, тем больше.
- И это - тоже денежный вопрос? - вопросил прямо, «в лоб» Гильермо.
Морхауз молчал довольно долго. Уголино успел сгорбиться еще сильнее, хотя это казалось анатомически невозможно, и пригладил макушку, свободную от красной шапочки, поросшую седым пухом.
- Да.
- Понимаю, - лаконично отозвался монах.
- Третья communitas - умеренные реформаторы. Немцы, австрийцы, отчасти швейцарцы. Эти люди согласны с «римлянами» в оценке угрозы, но склонны придерживаться принципа «festina lente».
- «Торопись медленно»?
- Именно так. Реформация необходима и неизбежна, однако поспешность - служанка дьявола, поэтому каждый шаг должен быть тщательно обдуман и взвешен. Компромисс и движение вперед - вот путь в будущее для Церкви.
- Такая позиция нравится мне более всего, - сказал монах.
- Я придерживаюсь взглядов, сходных с «авиньонцами», - ровным голосом сообщил Морхауз. Слова его прозвучали вкрадчиво и мягко, словно кошачье мурчание. И, пожалуй, столь же угрожающе, как звучит милое мяуканье для мыши.
- Зная вас, пусть недолго и очень ограниченно, я ... не удивлен.
- Правда? - мурлыкающие нотки в голосе кардинала стали еще явственнее. Многие противники Морхауза, услышав подобное, невольно вздрогнули бы. Возможно - даже наверняка - вздрогнул и Гильермо. Однако когда монах заговорил (а случилось это далеко не сразу), речь его казалась ровной и спокойной.
- Да, правда. Я не удивлен. Вы могущественный человек. И ... состоятельный человек. Я уже понял, что во взаимоотношениях кардиналитета достаточно много мирской политики и la commerce. Возможно даже больше, нежели приличествует рулевым, что ведут наш корабль истинной Веры через бурное море испытаний. Но не мне судить их. Или вас. Придет время, и все наши деяния окажутся измерены и взвешены самым строгим, самым справедливым судьей. Не мне соперничать с ним.